Юлия Гурина - Мы же взрослые люди [litres]

Ринат говорил сбивчиво и возбужденно. Он был взбудоражен. Просекко в бокалах выпустило последние два пузырика. С ведерка для шампанского капли стекали на стол.

– Мне кажется, я понимаю тебя. И так странно, что ты говоришь это сейчас, когда я пришла к тебе среди ночи. Ведь получается, что мне от тебя кучу всего надо. Жилье как минимум… – У Нины загорелись щеки, она обхватила их руками и облокотилась на стол.

– Но для того чтобы прийти… – Ринат замялся, подыскивая слова. – Именно в этом случае для того, чтобы прийти, ты должна была увидеть меня. И вот у нас с тобой встреча. Без суеты, без необходимости следовать тупо какому-то сценарию. Мне достаточно просто видеть тебя. Видеть, что ты есть.

– Спасибо тебе, Ринат. Спасибо, что ты есть.

Они сидели друг напротив друга. Обычные люди. Одинокие и родные. Чужие и близкие. В неизвестности кухни.

Угощения нетронутыми лежали на тарелках. На кухню пришло спокойное молчание. Бывают моменты, когда не надо разговаривать. И в тишину приходят разные мысли. Разные субличности начинают вести внутреннюю беседу.

– Ты веришь в жизнь после смерти? – Внезапно Ринат нарушил тишину.

– Наверное, да. А ты?

– Мне не верится, что на этом все кончается. Но, наверное, кончается все-таки в буквальном смысле. Остаются только воспоминания о нас. Или дети. Воспоминания и дети и есть наша жизнь после смерти.

– Как это грустно и безнадежно. – Нина поднялась со стула и положила в мойку две их тарелки.

– Почему, наоборот же. – Ринат выпил просекко залпом.

– В этом нет тебя, только какие-то осколки. А я во все верю: и в переселение души, и в ад, и в рай. И в привидения. Мне кажется, что все это существует в зависимости от твоей веры. И в свои верования ты и окунаешься после смерти. – Нина взяла свой бокал, сделала глоток, а остальное вылила в раковину.

– Поясни, мне интересно.

– После смерти твое сознание уходит в само себя. В собственный, придуманный им же самим мир. Придуманный или понятый. И там летит в бесконечности своих верований. Вечность с самим собой.

– А если придумать, что там есть другие существа? – Ринат поставил свой бокал в мойку к тарелкам и бокалу Нины.

– Значит, будут другие существа, но они все равно плод сознания. Кино, которое ты снимаешь в течение жизни, чтобы увидеть его после смерти. – Нина продолжала складывать грязную посуду в раковину, там вырастал Вавилон. Нина включила воду, и в Вавилоне пошел дождь.

– Творческий подход к смерти. Но мне свой про детей ближе. Не хочу ничего придумывать, чтобы смотреть вечность. Еще одна вечность в иллюзии меня не привлекает. – Ринат убрал со стола доску с недоеденным сыром и салат. – Вот моя версия смерти, – Ринат указал на опустевший стол. – Здесь был ужин, а теперь его нет. Но есть воспоминание о нем. Пища превратилась в энергию наших тел. Дала продолжение жизни. А твоя жизнь после смерти вот там – в мойке.

Нина как раз поставила сверху на посуду доску и салатницу. Вся конструкция немного пошатнулась. И в Вавилоне снова пошел дождь.

Нина смотрела то на стол, то на раковину, искала слова для ответной реплики. Но вместо ответа она вернулась к Ринату и села за стол. Улыбнулась.

– Ты знаешь, я раньше фантазировала: вот если бы можно было в одном моменте застрять навечно. Как будто есть такая опция. Тебе говорят: ты ведешь себя хорошо, поэтому мы можем тебе устроить вечную кому, в которой ты будешь постоянно пребывать в каком-то уже пережитом моменте жизни. Это воспоминание находят в голове и замыкают так, что оно у тебя бесконечно повторяется. Какой момент выбрала бы я? Я думала про это иногда. Сортировала свои самые хорошие воспоминания. Какое-то время назад мне казалось, что я нашла его. А ты какой бы выбрал момент?

– Я бы какой-нибудь спокойный выбрал. Например, когда я сплю крепко и мне снятся разные сны. То, что сходу приходит. А ты что бы выбрала?

– Я перебирала разные моменты. Мне бы хотелось те, когда я максимально чувствую жизнь. Когда все ощущения на пике. Одним из вариантов был тот лифт. После дачи. Когда мы с тобой вдвоем поднимались. Но сейчас он уже не подходит. Сейчас надо заново искать.

– Почему не подходит?

– Слишком много уже другого связано с тем лифтом. Слишком много боли.

– Я могу задать любой вопрос?

Нина молчала, замерев как струна.

– А давай. Но я потом тоже задам любой вопрос. Ок?

– Хорошо. Договорились. Итак. Я спрашиваю?

– Угу.

– Почему ты в меня влюбилась? Тогда, летом.

– Хм. Так сложно ответить. Особенно после всего, что успело случиться после.

– На то и игра, что простой вопрос не задашь. Постарайся честно ответить.

– Я написала десяток писем тебе, где пыталась объяснить почему. Но все они были неправдой. То, что со мной случилось, похоже на торт. Где каждый слой – один пласт причин. Верхние розочки понятны. Но разве можно судить о торте только по виду розочек? Бытовой пласт более-менее понятен, но я уверена, что не только он там был. Воспоминания – как пропитка. Но торт хорош тем, что ты ешь его не слоями, а от самого дна до самого верха разом. И вместе с пропиткой. И тогда понимаешь замысел целого.

– И в чем замысел целого?

– Не знаю, судьба, что ли. Я вдруг оказалась частью этого торта тоже. И все – привет.

– Шоколадный хотя бы?

– Что?

– Торт. – Ринат подмигнул Нине.

– Все скажи тебе. Это уже второй вопрос. А сейчас моя очередь.

– Хорошо. Клянусь говорить правду и ничего кроме правды.

– Почему ты не полюбил меня тогда?

– С чего ты решила, что не полюбил? Я этого не говорил.

– Просто напоминаю тебе: я не дура.

– Я так часто слышал слова «я люблю тебя» от случайных женщин, что сами слова для меня уже не значили ничего, кроме «я хочу секса с тобой». Я считал, что ты потерялась. Что за любовь принимаешь что-то ложное. А на самом деле потерялся я.

– Но если ты сам любил, то какая разница.

– У меня был свой торт… – Ринат опустил голову. Несколько раз собирался что-то сказать, но снова опускал голову. Собирался с духом. – Хочешь, я тебе скажу правду? Я люблю тебя. Но понял это только в больнице. Люблю тебя, мир, жизнь. Детей своих люблю.

– А что для тебя любовь? Ты говоришь о той любви, которая ко всему человечеству, к птичкам? Мне не совсем понятно. Есть какая-то разница между этими любовями? Каждый из нас хочет быть любимым, чтобы еще кто-то любил тебя помимо тебя. Потому что тогда ты вроде бы больше стоишь в этой жизни. Даже для себя стоишь. Вот все говорят про эту любовь, чтоб ее. Про то, что она к ближнему, к себе, что настоящая любовь всеобъемлюща. Но знаешь, что я думаю? Это такой вид обмана себя. Способ себя как-то утешить. Ведь по сути – жизнь фиговое нечто. И любви никакой нет. Никто тебя никогда не будет любить так, как надо. И ты тоже не будешь так, как кому-то надо.