Вильям Сассин - Вирьяму

— По горло я сыта и тобой, и страной этой, и ее климатом, и ее жителями, — неожиданно вскипела Жермена. — Посмотри, в кого я из-за тебя превратилась. Больше двадцати лет провести среди дикарей — в дыре, где малярия, болотная лихорадка, змеи… двадцать два года иллюзий. Давай расскажи мне о своем Эльдорадо: «Там, куда мы едем, дорогая, нет ни полиции, ни налогов; полно алмазов и золота, десятки слуг будут выполнять любое твое желание». Да уж, можно сказать, ты меня здорово купил.

Робер снова отхлебнул из бутылки.

— …А те невеликие богатства, какие и были в этом краю, увела у тебя из-под носа Алмазная компания. За все это время ты сумел набить нашу комнату только этими жуткими масками да звериными шкурами. Останься мы в Европе, нам по крайней мере…

— Ты прекрасно знаешь, что во Франции на меня объявлен розыск. И в других странах тоже. Я же считаюсь военным преступником… Успокойся, скоро мы начнем собираться в дорогу. Насовсем.

Постоялец захлебывался кашлем. Они услышали, как он отхаркался и сплюнул.

— …Ты права, — продолжал Робер. — В самом деле, пора нам сматываться. Пойдем-ка, я тебя сейчас удивлю: такого грандиозного, великолепного сюрприза тебе еще никто в жизни не устраивал. Ты увидишь, что стоило здесь двадцать лет плесневеть.

Он взял жену за руку и вышел с нею.

Каждый день в один и тот же час тем же привычным, почти ритуальным движением собета [4] Деревенский староста (прим. автора) . Сампайо на глазах у зачарованных приятелей — хромого Мануэля, своего двоюродного брата Жоао, бывшего капиты [5] Служащий португальской колониальной администрации, исполнявший самую грязную работу; был вооружен длинным хлыстом, сплетенным из кожи бегемота (прим. автора) . Аллого, хвастуна Васконселоса и старика Келани — доставал из чехла свой маленький приемник.

— Когда я работал в Алмазной компании, у меня было такое же самое радио, — сказал Васконселос, глядя, как Сампайо крутит туда-сюда ручку приемника.

— Если б оно у тебя было такое же самое, — передразнил его старик Келани, — тебе пришлось бы заплатить за него все свое жалованье за десять лет.

Жоао встал и пошел перевернуть бататы, которые пеклись в золе посреди хижины.

— Это все дождь мешает хорошенько настроить, — пробормотал Сампайо.

Наконец они услышали ясный, громкий голос: «Завтра открывается совещание министров иностранных дел африканских государств, срочно созванное для обсуждения мер, которые необходимо принять против участившихся нарушений границ португальцами…»

— Найди-ка нам что-нибудь другое, Сампайо, — попросил Аллого.

Жоао, дуя на пальцы, вернулся на свое место. От сильного порыва ветра приподнялась крыша. Сампайо выключил радио.

— Если дождь не кончится, в будущем году жди голода, — предрек Мануэль. — Будь у меня здоровые ноги, я б уехал попытать счастья в городе, — продолжал он.

— Слишком стало темно, Сампайо, — заметил Васконселос.

Сампайо потянулся и, вытащив из-под ящика масляную лампу, чиркнул спичкой.

— Не гаси, — попросил старик Келани, торопливо доставая из кармана трубку.

— Больно ты много куришь, — проворчал Сампайо, протянув ему огонек.

— Я сейчас видел Американо, сына старика Ондо, — заметил Келани. — Он тоже принялся было меня оговаривать, а я ему и ответил, что он любит утюги, а я — льямбу. И он, и я каждый на свой манер стараемся подладиться к жизни с португальцами… Меня, к примеру, этот табак делает волшебником… С его помощью, стоит мне захотеть, возвращается все, что я потерял, а вот Американо…

— Да все мы так. Либо сделайся черным португальцем, либо оставайся португальским негром, — прервал его Аллого. — Только чтобы, как ни верти, белые могли сказать, что все мы счастливы.

— Жоао, пойди-ка взгляни, готовы ли бататы, — сказал Сампайо. — Лучше набивать брюхо, чем говорить о политике. Как-никак я тут считаюсь представителем администрации и не хочу неприятностей.

— Он прав, наш собета, — согласился Мануэль. — Мы с вами родились почти что вместе с нашей деревней, и, думаю, она нас не переживет. Всем нынче на все наплевать, так что скоро тут снова будут сплошные джунгли.

— Ничего еще не потеряно, пока альбинос у нас в руках, — заявил Сампайо.

Жоао принялся вытаскивать и резать бататы.

— Думаю, в будущем месяце великий соба [6] Главный вождь (прим. автора) . Мулали придет за ним и тогда…

В небе громыхнуло так сильно, что все смолкли.

— Ты бы лучше, Сампайо, сходил поглядел, надежно ли он привязан, — посоветовал старик Келани.

Собета поднялся и вышел.

— Я приберег калебас пальмовой водки, чтоб распить после мессы. Но можно сделать это и сейчас, — предложил Васконселос. — Отличная водка. Пойду-ка я схожу за ней.

В дверях он столкнулся с растерянным и промокшим Сампайо.

— Сбежал он! Альбинос сбежал! — выкрикнул собета.

Стало совсем темно. Как будто ветер подхватил тьму и разметал ее повсюду. Хрустнув суставами, отец Фидель встал и вышел из комнаты. Вернулся он с громадной свечой. На столе валялись листки бумаги, почти все чистые. Только два или три были исписаны мелким изящным почерком и пестрели вставками. Проповедь для вечерней мессы. Послышался робкий стук в дверь. Отец Фидель радостно бросился отворять.

— Это я, отец мой, — проговорила Мария.

— Так входи же, дитя мое.

Она повесила на дверь пань [7] Широкое полотнище, которое во многих районах Африки служит одеждой — как женщинам, так и мужчинам. Его обматывают вокруг тела на уровне груди, талии или бедер либо закутываются в него целиком (прим. перев.) . , которым прикрывалась от дождя.

— Я не могла раньше из-за дочки. Она житья мне не давала, все хотела за мной увязаться, так что мне пришлось…

— Ничего-ничего. Главное, что ты уже здесь, — сказал отец Фидель.

И он сделал вид, что вытирает плечи Марии рукавом сутаны. Пальцы его задержались на ее тяжелых грудях.

— Не могу я сегодня, отец мой, — вдруг объявила она.

Отец Фидель снял с двери пань и протянул ей.

— Не забудь, дитя мое. До завтра, — проорал он.

Мария скрылась в пелене дождя, а он вернулся к своему рабочему столу. На чем он остановился?

Ударил гром. Отец Фидель посмотрел на небо. Настоятель однажды сказал им: «Миссия ваша состоит в том, чтобы окрестить возможно больше неверных». И вот он многие годы только тем и занимается. Так что теперь в Вирьяму у всех христианские имена, хотя многие начинают потихоньку брать себе мусульманское имя. «Внушайте им, что Христос един. И если они не будут вас понимать, отбирайте у них игрушки, ибо там, куда вы едете, люди еще не вышли из детского возраста…» На другой стороне улицы возле «Золотого калебаса» он заметил движущееся пятно света. Кто-то направил луч электрического фонарика на часовню. Потом свет погас… И отец Фидель снова почувствовал себя одиноким и навсегда покинутым. Стоя у окна, он прислушался: с улицы донесся звук женских шагов. Тишина. Затем раздался чей-то истерический смех. И опять тишина. В темноте он ощупью добрался до стола и, навалившись, обхватил его руками изо всех сил. На мгновение он невольно представил себе Марию, грациозно, точно юная девушка, снимающую с себя пань. Он крепче стиснул стол, словно в руках у него был беспрестанно мучивший его дьявол… Затем устало уронил голову, вслушиваясь в шум дождя.