Клара Фехер - Желтая лихорадка

Sárgaláz

© Fehér Klára, 1981

© Перевод на русский язык журнал «Иностранная литература», 1983

Повесть есть повесть. Вымышленные персонажи, выдуманная история. Все совпадения случайны, даже если кто-либо и узнает в повести себя.

— Passengers of the MALEV are most urgently requested… [1] Пассажиров авиакомпании МАЛЕВ просят срочно… (англ.)

— Геза, — окликнула меня Илонка, вскинув голову, — ведь это нам, приглашают на посадку.

— Куда они могут нас сейчас приглашать? Еще только четверть седьмого, а наш вылет в девять…

— Ну что, господа, сдаем или будем разговоры разговаривать?

— Passengers of the MALEV… gate number three… [2] Пассажиры МАЛЕВа… выход номер три… (англ.)

Я вновь собираю со стола карты, хотя мне уже ясно, что объявление по радио в самом деле адресовано нам.

Карта не идет, ну и бог с ней, меня это никогда не волновало, я вообще-то раз в десять лет сажусь играть в бридж и сейчас согласился, только чтобы как-нибудь убить время. Четыре года пролетели, господи, как быстро они пролетели, и вдруг оказывается, что я не могу вытерпеть эти несколько часов, отделяющих меня от Будапешта. Осталось всего каких-то шестьсот километров до дома, до окончания командировки, до разрешения проблем, до исполнения желаний и еще черт знает чего, но я больше не могу, кончилось наше терпение, а точнее, мое, потому что Илонка нашла чем занять себя на эти несколько часов: переложила вещи из маленькой сумки в большую, проверила, целы ли ее принадлежности для шитья — иголки, нитки, ножницы, наперсток — и всякие там вязальные крючки, на месте ли в моем дорожном туалетном наборе флаконы с жидкостями preshave и aftershave [3] До и после бритья (англ.) . , щетка для ногтей и не знаю что там еще. Меня так и подмывает одернуть ее, сказать, чтобы перестала копаться в сумках, что меня раздражает эта ее мания постоянно наводить порядок и блюсти чистоту; вот приедем домой, и будешь там намываться и расчесываться, осталось каких-то полтора часа лету до Будапешта. Но я не сказал ей ничего, во-первых, потому, что я вообще никогда не делаю ей замечаний, во-вторых, она хоть чем-то занята. Я и сам уже четыре раза от начала до конца прочитал газету, разгадал кроссворд, три раза ходил в бар пить омерзительный кофе, пять раз прошелся вдоль витрин с сувенирами, хотя ничего и не собирался покупать: ни шоколад, ни складной нож, ни куклу в вышитом национальном костюме. Если бы наши девочки были поменьше, насколько проще было бы все: три куклы, три пестрые блузки, три коробки шоколадных конфет. И еще были бы рады. И мне бы в голову не пришло садиться за карты, когда возникли эти двое внешторговцев: один — тощий очкарик, другой — краснощекий толстячок.

— Венгры? Угадал? Ожидаете вечерний малевский рейс?

— Да, — ответил я.

Илонка недовольно замотала головой, отказываясь от приглашения поиграть в карты. Просто невероятно, и после тридцати лет нашего супружества на любое предложение она первым делом отвечает «нет», «зачем?». Ох уж эта мне ее замкнутость, стремление жить, втянув голову в плечи… ну вот и втянули, вот и сидим. В общем, я набрал воздуха в легкие и брякнул: да, конечно, колоссальная идея, отчего же не сыграть… трефы раз, трефы два… отдадим и накажем? И разумеется, четыре без козырей и пять? Нет, нет, записывать будем не по круговой системе, я о ней слышал, но не знаю ее, и давайте подсчитывать не очки, а взятки, как учит старик Кальбертсон [4] Э. Кальбертсон — автор книги по теории игры в бридж. — Здесь и далее примечания переводчика. …

— Я не играю, — как всегда недовольно и в то же время нерешительно проворчала Илонка. Но эти внешторговцы пристали — не отвяжешься.

— Что делать, если для бриджа нужны четверо, сударыня? Ну, начали? Сдавайте, сдавайте поскорее! — торопил очкарик, и вот мы добиваем уже четвертый роббер. Познакомились буквально «по ходу дела». Очкарик, кажется, буркнул: «Перьеш». Толстый — не то «Мазаи» не то «Матаи». Какая разница. Илонка, правда, показав на меня, отрекомендовала по всем правилам:

— Мой муж, доктор Геза Хорват, экономист. — И добавила: — Ладно, тогда уж мы с ним будем в паре.

Карта мне все время не шла: я всего только раз решился «торговаться» и то остался «без двух». А сейчас беру свои карты со стола и не верю глазам: одна, две, две с половиной… шесть с половиной… семь без козырей.

— Passengers of the MALEV…

Нет, это в самом деле нам объявляют посадку. Да вы послушайте, что объявляют, черт возьми! Я швыряю свои карты на стол. Илонка, бери сумку. А где же мой чемодан? Мазаи — или Матаи, — возмущаясь, вскакивает:

— Что за безобразие, только собрался объявить «две на пиках». Может, прежде подобьем бабки, а?

Я удивленно уставился на него: какие у него могут быть пики, если у меня на руках пиковый туз и король?! И что там вообще «подбивать», мы что, разве на деньги играли? Во мне закипела злость. Такое только со мной бывает — у человека первый раз в жизни на руках шесть верных взяток, и вот тебе, пожалуйста… Я лезу в бумажник и швыряю очкарику свою последнюю десятидолларовую бумажку. Все? В расчете? Динамик до тех пор успел уже тысячу раз повторить: «Пассажиров МАЛЕВа просим… выход номер три…»

Через выход номер три уже толпой валит народ. На столиках в буфете недопитый кофе, недоеденные бутерброды. Мазаи (Матаи?) запихивает в карман карточную колоду, под столом остается лежать семерка червей. Громкоговоритель непрестанно торопит, теперь уже нет никакого сомнения, это действительно наш рейс: у нас отбирают посадочные талоны, двери распахиваются, мы уже на аэродроме. Но где же самолет?

— Вон там, там! — слышатся чьи-то крики.

— Геза, осторожно! — Разумеется, Илонкин голос, здесь, рядом. Уже семьдесят часов кряду мы плывем, едем, летим. Сначала на моторном катере — о, где он теперь, этот катер? — по безымянной реке, кишащей крокодилами; потом на вездеходе, который, того и гляди, перевернется; по осклизлой глиняной дамбе, насыпанной поперек реки; по выжженным джунглям — к сооруженному наспех аэродрому, и затем — долгий, нескончаемый полет над морем и океаном. И все это время этот ее вечно обеспокоенный голос, похожий на заклинание туземных колдунов: осторожно — не смей есть этого, осторожно — не ушибись, гляди, куда идешь. А я и в самом деле не знаю, куда иду. В какие-то считанные мгновения ноябрьский туман затянул весь аэродром. Еще полчаса назад были видны городские небоскребы, далекие огни неоновых светильников, а сейчас кругом только клубящаяся кипень тумана, белого и густого, как сметана, липкого на ощупь. Больно ударившись о трап, соображаю, что добрались до самолета.