Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

– Он не смердит, а обыкновенно пахнет псиной!

И так до бесконечности – она всегда найдет что ответить, и последнее слово всегда останется за ней.

Работает она в совершенно непонятной мне организации – типа соцзащиты что-то. Бегает с сумками по квартирам стариков, помогает, выполняет поручения. Зарабатывает копейки. На мое предложение бросить работу она возмущенно машет руками и кричит:

– Ты не понимаешь!

И это правда. Да, я не понимаю.

В воскресенье она идет в храм на литургию. Вместе с Тосей они ходят на исповедь к одному и тому же батюшке уже несколько лет. После службы пьют чай на кухне, обе светящиеся и умиротворенные. Я вхожу к ним, чтобы взять чашку чая и уйти обратно к себе в комнату.

– Что, – ехидно спрашивает Женечка, – опять не выспался?

– Ага, – говорю, – устал.

– Слышь, Тося! – кричит она. – Он устал! Только встал – уже устал! Ух ты, стихами вышло!.. Когда ты устать-то успел?! Только же проснулся!

– Вчера был тяжелый день, – говорю. – Трудные переговоры.

– Что вы там делаете-то, на работе вашей? – успевает задать мне вопрос Тося.

– Ничего! – безапелляционно заявляет Женечка. – Из денег делают деньги. Ни-че-го!

– Как это из денег деньги? – спрашивает Тося.

– Тося, ты дура! Перестань городить чушь! – отвечает Женечка. Но Тося не реагирует – ей не обидно, она привыкла.

Я встаю и ухожу с чашкой чая, сажусь к монитору компьютера. Слышу вслед крик:

– Опять пошел к своим воображаемым друзьям! Ты подумай, Тось, а! Сыч! Совсем старик стал!

Я надеваю наушники. Становится ясно, для чего Бах писал свои дивные фуги. Женечкиных криков почти не слышно.

Так вечером я спасаюсь от нее, слушая музыку и читая с монитора книги. Я не разделяю ни одного из ее увлечений. Даже чтение у нас разное. И я задаюсь вопросом, на который она уже давно ответила, – стоит ли действительно нам жить вместе?

Утром не слышу ее голоса. Я проспал. Но не это беспокоит меня. Я несусь в ее комнату, роняя на пол тумбочку, чуть не выломав свою дверь, спеша открыть.

Она лежит на полу, лицо ее странно перекошено, глаза закрыты.

– Женечка! – ору я. И совсем глупо: – Ты чего?!

Жива.

Я вызываю «Скорую»:

– Не знаю, без сознания, возраст 74 года. – Голос мой срывается. – Пожалуйста, приезжайте скорее!

Диктую адрес.

Врач, получивший от меня стодолларовую купюру, участливо спрашивает:

– Мама ваша?

– Нет, – отвечаю, – сестра матери, тетка, но она воспитала. Она как мать.

– Ясно, – говорит он, пока санитары грузят Женечку в машину. – Трудно будет. Насколько серьезная ситуация, надо еще определить, но инсульт, сами понимаете…

Я понимаю.

Они уходят.

Я остаюсь дома. В тишине. В полной, бесконечной тишине.

Она вернулась домой из больницы. Ей пока нельзя говорить, но, по совету врачей, я поставил ей доску с магнитными буковками для детей. Теперь она может складывать слова и целые предложения. Первое, что она потребовала, это результатов матчей «Арсенала» за то время, пока она пролежала в реанимации и отделении.

Предупрежденный врачами, я не сказал о поражении от «Тотенхема». Женечку нельзя расстраивать.

Днем ворвалась Тося. Вся в слезах, долго говорила Женечке о том, что она ее любит, что отец Георгий о ней спрашивал, – и еще, и еще, плача и выдавая на гора тонны слов, Тося рассказала все новости.

И встала, будто ожидая ответа.

Рука Женечки потянулась к буквам. Она с трудом подбирала их и клеила к доске. Вскоре мы смогли прочитать надпись:

ТОСЯ ТЫ ДУРА.

И ниже:

НЕ РЕВИ.

Когда Тося ушла, я остался один с Женечкой. Она подозвала меня и жестом попросила дать ей доску. Я принес.

Она написала:

ТЕБЕ НУЖНО УЙТИ.

Потом подумала и написала еще:

ЖЕНИТЬСЯ. ПОКА ЖИВА.

Я долго смотрел на разноцветные буквы на доске. Потом повернулся к Женечке.

– Ладно. Только пока не умирай. – Я изобразил на лице улыбку. – Подожди пока.

Она потянулась и, взяв две буквы, приложила их к доске:

ОК.

Я потоптался еще, не зная, что сказать.

– Ладно, пойду.

Она смотрела на меня.

– «Арсенал» – чемпион.

И тут мне показалось, она улыбнулась. Закрыла и открыла глаза.

Я ушел в свою комнату.

Сел перед монитором, как всегда. И заплакал. То ли от горя, что все это произошло с моей Женечкой, то ли от счастья, что эта молодая девчонка в теле старушки осталась жива.

Я подумал, что надо поставить будильник. Во всяком случае, пока Женечка не начала опять орать.

Что начнет, я верил безоговорочно.

– Ох, помру я, – орала Люся, – вот помру! Что делать будешь?

И даже могла слезу пустить, от жалости к себе и к непутевому мужу Сашке. Лежала с мокрым полотенцем на голове. Мучилась головными болями, которые называла «аристократически» – мигрэнь.

Даже с болями и мокрым полотенцем на лбу сама себе она нравилась. Статная. И как-то успевала она все. И мужу угрожать вдовством, и стонать от боли, и собою любоваться. Женщина широкой души и фигуры.

– Помираю, все! – стонала Люся. – Чего молчишь, истукан?!

– Думаю.

– О чем?!

– Какой костюм надеть на похороны. Тот коричневый, модный, или серый в елочку.

– Вот гад! – Люся приподнималась на локтях, чтобы посмотреть на бесстыжую Сашкину морду. – О себе-то подумай! Тебе-то каково будет? Кто за тобой уследит? Кто тебя накормит-оденет-причешет? Ты ж уже к сороковому дню будешь похож на Филиппа Киркорова с похмелья!

От крика и поворота головы боли усиливались, и Люся валилась обратно на подушку.

– Найду себе молодую. Отплачем на поминках и махнем в Сочи. В двухместный номер для новобрачных с душем и санузлом.

– Вот гад! Подожди, встану ща, будешь у меня пятый угол искать.

– Не встанешь! Ты уже все, на исходе. А мне надо как-то жизнь налаживать.

– Я тебе налажу! – Люся вставала и брала в руки полотенце, как ремень. – Я тебе ща лысину отполирую. Чтоб ты в Сочи светился на солнце!

Сашка убегал в туалет, запирался и оттуда орал:

– Вона как я твою мигрэнь излечил! Мигом вскочила! Я ж как знахарь! Раз, только два слова нашептал – и таво!

– Вылезай давай, гад! Чего сидишь? Медвежья болезнь, поди от страха? Вылезай, не трусь.

– Милая! Дай мне возможность побыть одному! Я поднял тебя со смертного одра. Устал. У меня потеря энергии. Я должен восстановиться.

Конечно, у Сашки не было на примете никакой молодухи. Уж это я знал точно. Как и то, что головные боли Люси были хоть и частые, но не смертельные.

Мы все, вся наша компания, подсмеивались над этой парой. Считали их простыми и бесхитростными.

– Интересно, вот они собачатся друг с другом, живут кое-как, денег все время нет, ростом он ее ниже, да и не подходят совсем, что их вместе держит?

– Лень, просто. Не хотят пока других искать…