Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

Туда, где спокойно, где нет родителей, учителей и одноклассников. Где она одна.

«Счастье – это когда тебя не замечают».

Она приехала по распределению после окончания института, с обязанностью отработать положенный срок и мыслями и планами на будущее.

Мысли и планы были такие…

В институте она не была лучшей. Лишь только тянулась за лидерами. В то время каждый из них хотел открыть что-то новое в литературной науке и в педагогике. Причем с реальностью эти мечты вполне сочетались. Впоследствии получились из их выпуска и знатные педагоги, и крупные ученые.

А она была средней.

Быть такой не хотелось. Чуть ли не с первого курса культ странности, необычности, сумасшедшей гениальности, бытовавший среди студентов и умело поддерживаемый преподавателями института, захватил и ее.

Но все же она была средней. А хотелось быть странной, одержимой вопросами структурной лингвистики… Но не настолько, чтобы забывать мыться. А в ее среде считалось нормальным и даже правильным ходить в чем попало, не следить за собой и несколько пованивать. Главное – понимать сложнейшие работы теоретиков литературы. Цитировать Лотмана. Иметь свой взгляд на основные вопросы теории. Ну и, раз твоя жизнь полностью принадлежит литературе, думать о земном, мелочном – просто стыдно…

А она думала. Никак не могла отказаться от милых женских радостей типа красивой юбки, аккуратной прически каре «под двадцатые», голубого яркого свитера с горлышком и горячего душа утром и вечером.

В остальном же ее тоже вдохновляла наука.

Она так же внимательно слушала модного профессора, который с видом одержимого выкрикивал свои вдохновенные открытия на лекциях. О, он был очень популярен! Немытые студентки готовы были падать в обморок от глубины его виртуозных разборов.

И ей тоже очень нравилось. Особенно ее увлекал постулат о том, что литература равнозначна жизни. О том, что написать – значит прожить. И что все в этом мире – литература. Все – слово.

О важности жизненного опыта рассуждали все. Ученые-филологи на кафедре любили приводить яркие примеры бурной и часто трагической жизни писателей. Сами при этом жили в благополучной стране, где (если не желать чего-то уж совсем из ряда вон) существование было вполне размеренное. А их существование в институте, почетное и престижное, – тем более. И чем больше они кричали о знаке равенства между литературой и жизнью, тем спокойнее и сытнее была их жизнь. Оклады и премии, научные труды и степени…

Как-то вечером на кафедре она столкнулась со своим кумиром: он узнал ее и попросил помочь. Они разбирали архивы, и он по привычке размышлял вслух, и мысли его поражали, хотелось слушать и слушать. Даже несмотря на то что от него противно пахло дешевыми сигаретами без фильтра. И хуже того – пепельницей, в которой на неделю забыли окурки.

Но тяжкий запах и вид обсыпанных перхотью плеч ученого она терпела, так как неудобства эти были ерундой в сравнении с мечтой каждой студентки их факультета – быть причастной к работе гения…

А гений так увлекся творчеством, что (видимо, в рассеянности) положил ей руку на колено и погладил его, продолжая излагать теоретические постулаты.

Нет-нет, ей не было противно, просто она удивилась. И удивилась так сильно, что не смогла этого скрыть. Убрав его руку, сказала только: «Не надо». Он после совсем коротенькой паузы продолжил вещать как ни в чем не бывало.

Но она так смутилась, что больше не слышала его слов. И потом, после, тысячу раз корила себя, что так грубо обошлась с профессором. Который, к слову сказать, оказался вполне порядочным человеком. То есть не стал мстить и даже великодушно одобрил тему диплома. Правда, от руководства дипломом отказался, сославшись на занятость, но поручил это своему лучшему ученику и последователю.

Ученик и преподаватель кафедры исповедовал те же научные принципы, что и профессор, поэтому диплом был написан на крепкую четверку, а ее роман с молодым руководителем продлился ровно до распределения в ту самую деревню.

Слуга литературы, ученик своего учителя, он не мог жениться, связав себя семьей. И она, сделав аборт, уехала работать в деревенскую школу.

Но какое бы разочарование ни постигло ее в конце обучения, основные жизненные принципы – принципы служения высокому искусству, принципы литературы-жизни – не подвергались сомнению.

Поэтому планы и мысли ее, несмотря на совсем неудачное распределение, были четкими и прямыми. Здесь, в этой глухой деревне, она отдаст себя просвещению. Причем это и будет литература. Служение. И по опыту своей работы она сможет написать воспоминания. Да, она не была высокого мнения о своих литературных талантах: слишком уж с большим пиететом относилась к серьезным состоявшимся писателям. Но так как «написать» обозначает «прожить», то жизнь сельской учительницы литературы была не самым плохим вариантом.

Он всегда хорошо учился. Это нелегко, но приятно. Он любил быть идеальным во всем, а особенно сейчас, когда учился в выпускном классе. В их школе быть круглым отличником несложно. По всем буквально предметам учителя строго придерживались учебников, и, стало быть, можно при определенной воле выучивать от сих до сих и получать пятерки. Он же сам выработал принцип, по которому либо постигал тему полностью, с осознанием, а не только тупой зубрежкой, либо, если тема оказывалась легкой, пытался сам идти вперед, обгоняя программу.

Особое место в его жизни занимала физкультура. Он активно занимался спортом. Не только чтобы быть лучшим – это само собой, но и чтобы заранее подготовиться к армии, служить в которой – почетная обязанность каждого.

И вот у них поменялась учительница литературы. В занятиях по предмету возник перерыв, и он сам проглядел и осмыслил новую тему – «Горе от ума» Грибоедова.

Пьеса эта очень понятная. С очевидными и легко запоминаемыми героями. Совершенно ясно было, кто есть кто и почему. Учебник литературы только подтвердил его мысли. Революционно настроенный декабрист Чацкий против старого мира, в который по случайности попала и глупая его любовь Софья. В целом же произведение ему понравилось скорее набором афоризмов, которые он старательно выписал в отдельную тетрадь, перед тем как закрыть книгу и учебник и пойти заниматься физкультурой на турник.

Причиной некоторого его отличия от обычных деревенских школьников было, вероятно, то, что мать бросила его в роддоме. И первые три года он провел в детдоме, а потом его усыновили.

И он, воспитанный вполне по-деревенски крестьянином-отцом, передовиком и партийным, и крепкой хозяйкой-матерью, вырос каким-то уж совсем странным максималистом. Энергия, естественным образом свойственная молодости, умножалась в нем необычайным упорством и какой-то особой кряжистостью характера.