Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

– Ты приходи каждый вечер, – говорит он. – Хлеб приноси. Горячее с нас.

Улыбается. Глядит на меня.

– Слышишь, обязательно приходи. А то под вечер… – Он осекается, терпеть не может жаловаться.

– Ты ж усталый…

– Ничего. Приходи. Поговорим… – Он замолкает. Задумывается, точно ищет тему для нашей будущей беседы. Ищет и не может найти.

В детской стало совсем тихо.

Я уже не жду, что Сашка заговорит, а смотрю в окно. Там мгла непроглядная. Там холодная зима и снежная пустота.

Там ночь.

Громила и Альбин навсегда исчезли из моей жизни. В ней остались усталая мама и больной отец. Остался черный пруд, где наполовину затонула брошенная строителями катушка из-под кабеля, на которой краской была выведена восьмерка. И что-то еще осталось, что-то еще…

Незадолго до этого умер мой маленький брат. Умер тихо, лежа в своей кроватке и наблюдая за цыплятами.

За месяц до смерти мама забрала его из больницы, и я решил, что он выздоровел. Я радовался, что наконец у меня появится товарищ для игр. Что наконец я не буду один. Но брата Диму положили в его кровать и кормили с ложки протертыми овощами и протертым мясом. И он безропотно ел эту гадость и помногу спал. А когда просыпался, то смотрел на обои, разглядывал узоры. И я сказал маме: «Давай купим ему котенка, посадим в коробку, и он будет за ним наблюдать». Но мама объяснила, что котенка в коробке долго не удержать.

В воскресенье мы поехали на Таганку, на Птичий рынок, и купили цыплят. Сейчас я помню только тетку в ватнике и платке, помню ее огромные мужские ладони с грязными ногтями и коробку с цыплятами на ящике стеклотары.

– Берите. Отличные выйдут куры, – сказала она.

– Смотри, – мама улыбнулась своей тонкой улыбкой, вернее, ее подобием, – как раз то, что нужно.

– Хорошие, – я подумал, что действительно это то, что нужно, но мне хотелось взглянуть на Птичий рынок. – Может, еще посмотрим, мам?

Но маме надо было обратно домой. С Димой осталась соседка, и злоупотреблять ее терпением было бы…

– Берите, – повторила тетка. – Отличные куры выйдут.

Мама открыла свой маленький кошелек и достала аккуратно свернутые рубли. Пока она рассчитывалась, я смотрел на цыплят. Они были и правда как раз то, что нужно. Желтые суетливые комочки: некоторые спали, нахохлившись, некоторые смешно бегали по коробке. Пищали тоненько, жалобно и смешно. Я прижимал эту самую коробку, когда мы ехали в автобусе домой. Мне было не стыдно – наоборот, я гордился, что вот мы с мамой купили столько цыплят и везем их моему брату Диме. Теперь ему будет за кем понаблюдать. Мне было не стыдно, нет. Я просто боялся, что они замерзнут, или разбегутся, или…

Мы поставили перед Диминой кроваткой коробку. Я так ждал этого момента. Долгая дорога домой – метро, автобус, пешком, – каждое мгновение я представлял, как Дима увидит наш подарок, как он что-нибудь такое скажет, как обрадуется, как (может быть!) улыбнется.

Дима открыл глаза. Увидел цыплят. И улыбнулся тонким подобием улыбки, как мама.

– Цыплята! – сказал он. – Я знаю, это цыплята…

Он чуть придвинулся к краю кровати и свесил голову вниз, чтобы разглядеть получше.

– Какие… – шепотом сказал он. – Какие…

Я обернулся. Мамы в комнате не было. Меня это поразило – как она могла пропустить такой момент! Я ломанулся на кухню, больно ударившись о косяк двери.

– Мам! Он улыбается, мам! А ты даже не видела! – Я схватил вымытую тарелку и машинально вытер лежащим рядом полотенцем. – Он сказал: «Я знаю – это цыплята», и еще он сказал, что теперь будет за ними наблюдать! А я тоже буду… И записывать… Вот послушай…

Мать обернулась ко мне.

– Хорошо, – сказала она тихо. – Хорошо… что тебе есть с кем играть.

Сказала и уселась за кухонный стол, сложила мокрые руки на колени.

В раковине осталась недомытая посуда, а из крана текла вода.

Утром, пока я пил чай с бутербродом, мама кормила брата и, собрав передачу отцу, уходила на работу. А мы с Димой оставались дома. Теперь, когда у нас появились цыплята, я почти перестал ходить к пруду гулять. У меня появилось дело. Я взял тетрадь и, как настоящий юный натуралист, попытался записывать то, что происходит в коробке. Но происходило совсем мало. Записывать было совершенно нечего.

Они пищали, толкались, ели, пили и спали. Все это быстро мне наскучило. А вот Дима часами смотрел в коробку. Конечно, это куда веселее, чем изучать узор на обоях.

Соседка тетя Зоя, которая приходила за нами приглядывать, пока мама навещала отца, сказала мне:

– Что это он у тебя все время вниз головой? Смотри, как бы плохо не стало. Лучше б почитал ему чего-нибудь.

Она ушла на кухню.

– Почитать тебе?

Я любил всякую фантастику, поэтому возможность почитать маленькому Диме какую-нибудь из любимых книг, да хотя бы Шекли, меня очень обрадовала.

– Нет, – сказал Дима. – Лучше расскажи.

– Что тебе рассказать?

Я немного расстроился. Ведь читать вслух то, что тебе нравится самому, всегда приятно…

– Про цыплят. Я буду смотреть, а ты расскажи…

И я, забросив тетрадь для наблюдений, стал рассказывать истории из жизни цыплят. Сейчас мне трудно вспомнить, что было в тех историях. Помню только, что разделил я этих малышей на два лагеря. Один был в коробке, а второй вымышленный. Тех цыплят, что в коробке, я назвал норманнами, а вымышленных врагов (тоже цыплят, конечно) – англосаксами. Главным королем норманнов стал самый большой цыпленок. Я назвал его Громила. В моих историях он был огромный и непобедимый. И вдруг Дима сказал:

– Громила – это как будто ты. А я?

Я не сразу понял, что он хочет, чтобы я назвал еще одного цыпленка, которого бы он представлял как себя. А когда понял, то выдумал герцога Альбина. Герцог был помощником Громилы. Он был самым маленьким, хитрым и изворотливым цыпленком. Они с Громилой очень дополняли друг друга.

Меня сильно увлекло сочинение историй про этих двоих, и я мог часами рассказывать Диме об их (то есть наших) приключениях. Он слушал и смотрел на цыплят, свесив голову вниз.

Мне казалось – он выздоравливает.

– Мама! Он улыбается. Он выздоравливает.

Мать шла к нему в комнату, и я слышал, как он тихо рассказывает ей про Громилу и Альбина.

Было лето. Я смотрел из окна на пруд. Там лежала катушка с восьмеркой на боку. В черной-черной воде. Диме становилось все лучше. Я ждал того дня, когда мы выйдем к пруду и половим вместе бычков-ротанов.

Мама сказала, что все решится, когда будут результаты очередных анализов. Я не понимал, что может решиться, но маме, конечно, верил. В моей голове было так: придут результаты анализов – и мы сможем идти ловить рыбу.

Сначала пришли результаты анализов, а потом к нам пришел гость. Вообще-то гостей, кроме врачей, у нас не было, а врачи не считаются. И вдруг к нам пришел священник. Мама сказала, что мне и Диме надо креститься. По тому, как она это говорила, я понял, что это нужно больше Диме, но и мне тоже. Я вспомнил, что в школе говорили про церковников и предрассудки. Я не верил школе и учителям, поэтому и решил, что креститься мне надо. Раз мама говорит.