Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

– Думаю, нам нужно сделать перерыв… – говоришь ты, направляясь вперёд по дороге. Я за тобой.

– От чего?

– От кого, – поправляешь ты. – Друг от друга.

– Так ты… замораживаешь наш проект?

– Можно и так сказать.

– Но ведь Толстой сам про себя не напишет.

Ты снова останавливаешься.

– Прошу, не ходи за мной. Мне нужно побыть одной.

– Я не за тобой, просто мой дом в той же стороне, – оправдываюсь я.

Ты начинаешь идти, а я назло опять иду за тобой.

– Арго! – ты ускоряешься, так что мне трудно за тобой поспеть.

– Давай будем честными, дело не в этой дурацкой работе. Я тебе либо не нравлюсь, и ты хочешь от меня отвязаться, что маловероятно. Либо я тебе нравлюсь, и ты боишься, что могу понравиться ещё больше.

– Никогда не подумала бы, что ты такой самоуверенный болван.

– Но я прав?

Ты не отвечаешь.

– Пытаться делать вид, что я для тебя ничего не значу, то же самое, что читать «Каренину» и верить в то, что она не кинется под поезд просто потому, что ты этого не хочешь.

Следующие десять минут мы идём в тишине, если, конечно, не учитывать шума дождя. Когда мы подходим к моему дому, у меня возникает желание пригласить тебя к нам домой, ведь ты, как и я, промокла и наверняка замёрзла. Но ты не даёшь мне сказать ни слова. Быстро уходишь, даже не попрощавшись. Глядя тебе вслед, я порываюсь догнать тебя или хотя бы окликнуть, но не делаю этого. Ты ошиблась: я не самоуверен – я труслив.

Я прихожу домой, а за окном дождь, переодеваюсь в сухое – дождь, думаю о тебе – дождь, чтобы не думать о тебе, спускаюсь вниз помочь маме с ужином – и всё равно дождь. Я не люблю дождь, он меня раздражает, а в таком количестве, как сегодня, ещё и вводит в депрессию.

Уже со второго этажа я чувствую, как пахнет мамин фирменный пирог с клюквой. А когда я спускаюсь на кухню, мама говорит, что ей не нужна помощь, но я настаиваю, и тогда она, тепло улыбнувшись, разрешает мне нарезать овощи. Я живо приступаю и всё равно думаю о тебе. Это так глупо, если честно.

– Что-то случилось? – спрашивает она, исподлобья глядя на меня.

Она всегда знает, когда мне, Питу или папе плохо. Не знаю, как она это делает.

Я мычу и отрицательно мотаю головой, может, хоть так смогу её обмануть, хотя маловероятно. Она кладёт нож на стол, ставит руки в боки и выжидающе глядит на меня своими серо-голубыми круглыми глазами, похожими на мои. Я продолжаю как ни в чём не бывало резать морковку.

– Сид?

– Мам? – в таком же тоне отзываюсь я.

– Ты же знаешь, что можешь рассказать мне что угодно?

Я мельком смотрю на неё, а потом молча возвращаюсь к резке.

– Расскажи мне, как прошёл сегодняшний день, – просит она, пытаясь подобраться с другой стороны. Конечно, я знаю этот трюк, но часто поддаюсь ему.

Мне хочется выговориться, но я не знаю, с чего начать. Я очень скрытен, поэтому и начал вести эти записи. Мне трудно делиться своими мыслями и переживаниями с другими людьми, но если я кому-то что-то и рассказываю, так это маме. Говорят, что у сыновей отношения прочнее с отцами, но у нас не так. Потому что нашего отца мы видим лишь за ужином по вечерам и на выходных и всё, что его волнует, – это лесозаготовки и церковь.

– Сегодня были физика, французский и английский…

– А когда будут результаты прослушивания? – оживляется мама, заслышав об английском.

– Не знаю. Через пару дней, наверно.

– Не волнуйся. Даже если тебя выберут и ты провалишься, я всё равно буду сидеть в первом ряду и хлопать громче всех, – говорит она, пытаясь не смеяться.

– Спасибо, мам, я всегда знал, что ты в меня веришь, – язвительно отвечаю я, кивая. И мы оба усмехаемся. – Только хлопать тебе придётся кому-нибудь другому. Я не ходил на пробы.

– Не ходил? – она чуть сникает. Ей нравится театр, поэтому она хочет, чтобы я принял участие. – В таком случае где ты пропадал вчера весь вечер?

– Гулял.

– С кем же? – интересуется она.

– С Флоренс и её сестрой Молли.

– Флоренс? – спрашивает она каким-то странным тоном, словно знает о моих чувствах к тебе. – И давно вы встречаетесь?

– Мы не встречаемся, – тут же протестую я.

– Я имела в виду как друзья.

– Мы не друзья. Она меня скорее терпит.

– Пригласи её к нам. Я хочу с ней поближе познакомиться.

– Может быть, – отвечаю я, как делал уже не раз. Естественно, я не стану.

Нашу беседу прерывает звонок в дверь. Мы с мамой удивлённо переглядываемся, так как не ждём гостей.

– Открой, пожалуйста. Мне надо следить за пирогом, – просит мама, вытирая руки о передник с ярко-жёлтыми подсолнухами.

Лениво открывая двери, я мечтаю поскорее их закрыть и вернуться на кухню.

Но это желание тут же улетучивается, когда я вижу тебя. Ты стоишь на нашем крыльце, одетая страннее некуда: на тебе серый дождевик, из-под которого выглядывает нарядное бело-золотое платье длиной до колен, на ногах ярко-розовые резиновые сапоги с желтыми утятами, а в руках салатовый зонт. Волосы аккуратно уложены.

Мне дико хочется что-нибудь съязвить касательно твоего прикида, но я настолько удивлён и в то же время слегка обижен, что могу только холодно смотреть на тебя.

– Я знаю, что ты на меня злишься, но мне нужно где-то перекантоваться пару часов.

– Кажется, это ты заморозила нашего Толстого и заодно наши отношения, – говорю с нескрываемой обидой в голосе.

– Если ты ждёшь, что я извинюсь, то, боюсь, ты обречён ждать целую вечность. Так что либо впусти меня, либо пошли к чёрту, только не отчитывай.

Я недовольно закатываю глаза: порой твоя прямота выводит меня из себя.

– Сид, кто там? – кричит мама из кухни.

– Ладно. Я впущу тебя, но только при одном условии: ты ведёшь себя тише воды, ниже травы. Мой дом не поле боя. Поняла?

– Ты предельно ясен, – отвечаешь ты, ничуть не обидевшись.

Я приглашаю тебя зайти, после чего ты закрываешь зонт.

– Кто там пришёл? – мама выходит в коридор с полотенцем. – Флоренс!

– Здравствуйте, миссис Арго. Извините за такой неожиданный визит.

– Ох, ну что ты, – она улыбается тебе. – А ты что стоишь как вкопанный? – тут же обращается она ко мне. – Помоги Флоренс снять дождевик и проводи её в гостиную, а я минут через пятнадцать позову вас к ужину, – она уходит.

Мы молча повинуемся. Я помогаю тебе с зонтом и дождевиком. Потом ты не слишком ловко снимаешь розовые резиновые сапоги. Я веду тебя в гостиную.

– И что случилось? – интересуюсь я, когда ты аккуратно усаживаешься на диван перед телевизором. Невооруженным взглядом видно, что в этом платье тебе жутко неудобно.

– Мне нужно… укрытие, – говоришь ты, глядя в пол.

Я становлюсь прямо напротив тебя, облокачиваясь на каминную полку, а ты продолжаешь сидеть. И в этот момент я кажусь себе очень взрослым, а ты, словно провинившаяся первоклашка, даже посмотреть на меня боишься.