Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

– Неа, я не собираюсь замуж в ближайшие лет двести.

Он в открытую засмеялся, из-за чего его лицо стало чуть моложе.

– Ну да, я тоже говорил, что вовек не женюсь, – на его безымянном пальце поблескивало золотое обручальное кольцо, – лет тридцать назад.

После службы в воскресенье Патрик сказал, что мама серьёзно заболела. Он навещал её время от времени с тех пор, как она начала жить в монастыре, поэтому знал больше, чем я. Эта новость меня расстроила, ведь я до сих пор не до конца смирилась с Гарвардом, а тут новый удар. Но я ничего не ответила Патрику, молча выслушав его рассказ. Но именно он снова заставил вспомнить о маме. Хотя я отчаянно пыталась прогнать мысли о ней прочь.

Когда я была маленькой, мне часто снились кошмары. Я просыпалась с криками посреди ночи, после чего ещё долго не могла прийти в себя. Мама заходила ко мне в комнату и успокаивала. Она не говорила ничего особенного. Иногда и вовсе ничего не говорила, но рядом с ней мне становилось лучше. Она обнимала меня и гладила по волосам, а я прижималась к её груди и слушала размеренное биение сердца. Мы могли так сидеть всю ночь напролёт. Я не помню, как она уходила, значит, она делала это только после того, как я засыпала снова.

Когда она ушла от нас, никто больше не успокаивал меня, хотя я точно так же продолжала в слезах просыпаться от увиденного во сне. В такие моменты я ненавидела её ещё сильнее. Я считала себя обманутой. Меня предал самый дорогой человек. Это казалось каким-то особенно неправильным.

Я не помню, сколько раз мы виделись после того, как она перестала жить с нами. Вероятно, не больше десятка. Но несмотря ни на что, я любила ее. Так уж вышло, что из детства у меня сохранилось гораздо больше хороших воспоминаний о ней, нежели плохих. Именно поэтому её уход оказался таким болезненным.

Теперь, когда я вспоминала о ней, я почти никогда не плакала, но это всё равно было тяжело, потому что я всё ещё что-то чувствовала к ней. Это даже не любовь. Это что-то иное. Будто у меня отняли вторую руку. Конечно же, можно жить и с одной, но я всё равно вспоминаю о том, что у меня когда-то было, и из-за этого сердце начинает неприятно побаливать.

И сейчас проблема лишь в том, что я привыкла жить с одной рукой. Давно привыкла. Вероятно, это ненормально, но я не хочу возвращать вторую. У меня лишь одна перчатка, и никакого желания искать ей пару. Именно поэтому в последнее время я отказывалась ездить к маме. Мои раны затянулись. Я не могла снова искалечить себя.

Однако когда Патрик сообщил о том, что мама заболела, я забеспокоилась. Я не осталась равнодушной, хотя, может, мне и хотелось бы. Но почему же? После стольких лет. Я не должна. Забудь об этом, Вёрстайл. Забудь.

Ты просыпаешься с криками глубокой ночью. Сперва я не могу понять, что происходит. Тут же сажусь в кровати, пытаясь увидеть твоё лицо, закрытое спутавшимися волосами. Когда я неловко убираю их назад, то вижу, что твои щёки блестят от слёз, хотя комнату освещает лишь слабый свет луны. Я прижимаю тебя к себе, аккуратно гладя по голове. Ты сперва сопротивляешься, но не слишком долго. А после и вовсе хватаешься за мои руки, словно за спасательный круг.

– Она умерла… Она умерла, – шепчешь ты сквозь слёзы.

Ты рассказывала мне о том, что тебя иногда мучили неприятные сны, но я и не подозревал, что всё так серьёзно.

– Все хорошо, – я целую тебя в макушку, – это просто сон. Ужасный сон.

– Она была вся в крови. Это было так страшно…

– Это всё не взаправду.

– Я даже не знала, что делать. Просто смотрела…

– Тише-тише. Это неважно. Я здесь. И никто не умер.

Ты отстраняешься, серьёзно заглядывая мне в глаза.

– Что будет, если она действительно умрёт? Не просто уйдёт, но умрёт.

– Ты говоришь о матери?

Киваешь.

– Я не думаю, что она умрёт. Это сон. Тебе не стоит переживать.

Снова киваешь, но не потому, что веришь мне, а просто чтобы прекратить этот разговор. Какое-то время ты сидишь не двигаясь, глядя куда-то перед собой.

– Давай ты попытаешься снова заснуть, – предлагаю я, устраиваясь на прежнем месте.

Ты поворачиваешь голову в мою сторону. Щёки всё ещё блестят.

– Я понимаю, что это сон, но никак не могу перестать плакать, – признаёшься с усмешкой и снова заходишься. – Наверно, мне просто нужно поплакать.

Я притягиваю тебя к себе и обнимаю за плечи.

– Хорошо, только помни, что это всего лишь сон.

Как бы глупо это ни звучало, но именно мой кошмар послужил причиной тому, что на следующий же день я снова пришла к Патрику. Я вернулась в церковь, не в силах найти себе места. Когда я зашла в зал, то увидела священника, стоящего на коленях у алтаря. Он молился. На скамьях сидели верующие. Некоторые открыто молились, сложив руки, другие просто смотрели на распятие. Может, говорили с богом про себя.

Я тихо подошла к Патрику и встала на колени рядом с ним, сложив руки для молитвы. Но я не собиралась ничего просить у бога.

– Вы же не молитесь? – глупо поинтересовалась я, хотя было очевидно обратное.

– Молюсь, – ответил он спустя время, почти не своим голосом.

Я старалась не смотреть на него, чтобы не привлекать внимание прихожан к нашему разговору, но голова инстинктивно повернулась в его сторону.

– Богу? – поморщившись, снова глупо прошептала я как можно тише.

– Да, Богу, – ответил он просто, не открывая глаз.

Я явно выбрала не лучший момент даже для краткой беседы. Но мне нужно было с ним поговорить. Сейчас.

– Можно мне немного прервать вашу божественную линию?

Я ждала ещё с минуту, позже он перекрестился, видимо, закончив молитву, открыл глаза и посмотрел на меня.

– Вы говорили, что я могу обращаться, если нужна помощь. У меня к вам есть одна просьба.

– Слушаю.

– Я… – голос дрогнул, – вы сказали, что мама больна, и я хочу, чтобы вы отвезли меня к ней, – эта просьба далась мне с большим трудом, словно я вытягивала каждое слово клещами.

– Я попытаюсь это устроить, – ответил он, задумавшись. – Но я ничего не обещаю.

– Спасибо, преподобный, – ответила я в полный голос, поднимаясь с колен, а он так и остался стоять у алтаря.

Почти вся следующая неделя прошла в мучительном ожидании. Но уже в четверг Патрик сказал, что может отвезти меня к маме. Я сначала обрадовалась этому, а позже испугалась. Я не виделась с мамой почти полгода.

Мы с Патриком договорились поехать в будний день: в пятницу. Чтобы никто ни о чём не узнал, особенно Роберт. Я не хотела ему говорить. Он бы тут же сорвался и поехал к ней, а я считала, что он должен остаться со своей настоящей семьей: с Молли и Джейн. Однако скрыть от всех этот секрет не получилось, ведь Джейн узнала о болезни мамы от Патрика. Именно поэтому мне пришлось рассказать ей о поездке. Она не противилась и пообещала молчать.