Дюла Чак - Глемба

— Значит, этот человек припрятал телегу? — почти весело обратился он к председателю.

Мысли председателя были далеко, и в первый момент он не понял вопроса.

— Зачем она ему, эта телега? — продолжал допытываться бухгалтер.

— Ах вон вы о чем, — дошло наконец до председателя. — Телега-то для него — талисман. Вроде как крест для католика. Надеется, вдруг да еще пригодится. Живет с оглядкой назад и в этом черпает силы…

Председатель досадливо, язвительно рассмеялся. Сунув под себя кнутовище, он намотал на руку вожжи и достал портсигар. Оба закурили. Бухгалтер, повеселев, пускал дым в небо. Сейчас он и впрямь чувствовал себя, точно путешественник в дебрях Африки.

С интересом присматривался он к хутору, который теперь уже можно было разглядеть в подробностях.

На окраине хутора стояли не три, как говорил сторож, а только два тополя. Да и колодец-журавль находился не «пообочь», а на довольно порядочном расстоянии, возле высохшей саманной ямы. Колодец этот был одним из самых старых степных колодцев, зато саманная яма и возникший при ней хутор появились в ту пору, когда северный участок пастбища был отведен под пашню.

Собственно говоря, это был даже и не хутор, а скорее летняя постройка, крытая соломой хибара, которая состояла из двух частей: бо́льшая служила хлевом, а та, что поменьше, предназначалась для людского жилья. Тонкая перегородка из стеблей подсолнухов, кое-как скрепленных глиной, разделяла помещения. По соломенной крыше извивались сухие тыквенные плети. Хозяин каждый год заменял их свежими, чтобы предохранить крышу от ливней. Позади постройки отбрасывали слабую тень несколько чахлых слив, а под ними разместился примитивно сложенный открытый очаг. Чуть поодаль виднелся свинарник, сколоченный из прогнивших, обшарпанных досок и утопавший в луже, а за ним — около десятка стогов разной величины: сено, солома, мякина, кукурузные початки. Часть стогов принадлежала хозяину хутора, остальные являлись собственностью кооператива; перевезены они были сюда совсем недавно. А позади стогов с кормами тянулись уходящие вдаль, поднятые два десятка лет назад пахотные земли, по большей части солончаки.

Поблизости от колодца кооператив построил временный загон, и сюда поместили пока выбракованных коров, которых обихаживал Антал Сиксаи, довольствуясь той малой помощью, которую могла ему оказать дочь, девочка-подросток.

Вообще-то Сиксаи считался зажиточным хозяином. В селе у него был хороший дом, и здесь, посреди степи, Сиксаи тоже собирался отстроить хутор по всем правилам, но это его намерение было перечеркнуто широкой волной коллективизации, захлестнувшей и его самого.

Сиксаи издали заметил двуколку и поджидал незваных гостей у хибары. Росту в нем было, должно быть, метра два, вздумай он выпрямиться, однако такое с ним случалось нечасто: изнурительный тяжкий труд пригнул его, изменил осанку, но, несмотря на это, угадывалась в нем недюжинная сила. Руки он держал чуть согнутыми в локтях и слегка приподнятыми, что делало его похожим на медведя, стоящего на задних лапах. А глубоко посаженные круглые глаза придавали ему сходство с филином. Не шелохнувшись смотрел он вдаль и лишь по временам смежал веки, будто боролся со сном. Его густые рыжеватые брови двумя ровными дугами венчали чуть выступающие надбровья. Овал лица широкий; крупный, костистый нос резко выделялся на лице — не нос, а клюв степного орла. Облачен был хозяин в залатанную, выцветшую рубаху и грубые холщовые штаны, перехваченные у пояса веревкой. Штанины доходили только до середины икр, обнажая босые ноги того же цвета, что и земля под ними.

— Никак подмога подоспела! — приветствовал он гостей. — Будет кому воду качать.

Бухгалтер сразу почувствовал: издевка относится в первую очередь к нему. Он уже привык к тому, что его неловкие ухватки неизменно вызывают насмешки у крестьян, и хотя они не могли тягаться с ним по уму и образованности, но этим людям ничего не стоило вмиг выбить у него почву из-под ног. Иногда он пытался дать отпор, но получалось, что тем самым лишь предоставлял новый повод выставить его на посмешище.

Председатель направил повозку к сливовым деревьям; туда же подоспел и Сиксаи и помог распрячь лошадь. Бухгалтер осторожно выбрался из двуколки, вдохнул полной грудью и сладко потянулся. Приятное покалывание во всем теле настроило его на шутливый лад.

— Выходит, воду качать — тоже работа? — бросил он хозяину слегка задиристым тоном, усвоенным им у крестьян, и зевнул так, что даже челюсть свело.

— А неужто не работа? — воззрился на бухгалтера здоровенный детина. — Господам легко говорить. — Он сердито вытянул вперед огромные потрескавшиеся ладони: — Эвона руки как натрудишь, шутка сказать: сорок ведер за день! Послушал бы я, что запели бы на моем месте некоторые, кто в конторе прохлаждаться привык!

Председатель поджал губы: такого рода подковырки всегда выводили его из себя.

— Может, пройдем в помещение? — сказал он тихо и заковылял первым. Он старался сдержаться, но не утерпел: — А то мы полдня на самом пекле прохлаждались, — бросил он через плечо хозяину.

— Небось от одной прогулки солнечный удар не хватит, — негромко огрызнулся хозяин.

Вежливо пропустив вперед бухгалтера, он пошел вслед за гостями.

Едва они переступили порог хибары, большая рыжая курица с отчаянным кудахтаньем проскочила между ними. Другая вторила ей из-под яслей.

— Кудах-тах-тах, знать, яйцо снесла в кустах! — дурачась, подхватил бухгалтер.

Дочка хозяина — войдя в темную хибару после яркого света, они не сразу заметили ее — поливала пол из дырявой кружки. Девочка была не по годам развита, рослая и крупная в отца, с таким же широкоскулым, как у него, лицом. Она на мгновение перестала выписывать восьмерки на пыльном полу, согнутой в локте рукой обтерла лоб и ответила на шутку бухгалтера такой же бурной вспышкой веселья:

— Оно бы славно было! Да только петух их топтать перестал, как прознал, что все яйца в кооператив идут!

Отец негромким смехом поддержал топорную шутку дочери, поискал, куда бы усадить гостей. Председатель сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой и, почти не разжимая губ, ответил:

— Куры — они и без того несутся! Чай не девки, чтоб их обхаживать!

На этот раз засмеялся бухгалтер и даже одобрительно похлопал председателя по узкому плечу.

Гости разместились на низких табуретках, а хозяин пристроился на пороге между хлевом и жилой половиной хибары, опершись спиной о притолоку. Девочка побежала к колодцу.

Наступила пауза. Председатель глубоко затягивался сигаретой, мрачно уставясь в пол. На мгновение он почувствовал горечь во рту. С чего, спрашивается, произвел его в господа этот болван? Всю свою жизнь он прожил в бедности, да и теперь никаких благ не нажил. Все его приобретение — морока с такими вот бестолочами. Им бы обеими руками креститься, что такой председатель попался…