Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

– В смысле?

Я молчал.

– Видишь ли, Владимир, наш Никита профессиональный друг. Есть такая профессия.

Интересно, всё-таки откуда она знает? Догадывается? Или кто раззвонил? Мать могла разболтать Сарапульцевой, а что известно Сарапульцевой, то известно всем… Но наверное, всё-таки догадалась.

– Это очень новое, перспективное направление, – продолжала Катька. – Есть целая куча людей, в основном это ненормалы разные. Психические или физические. И эти ненормалы никак не могут найти себе друзей. И тут появляется наш Слащёв. И начинает дружить. Не за деньги – упаси бог – за перспективы.

– Как это? – Вова поглядел на меня с интересом.

– Ну, очень просто. Есть друзья перспективные, а есть друзья бесперспективные. Вот есть тут, например, один дурачок, его зовут Вырвиглаз. Так вот он бесперспективный друг. Ему нечего терять, кроме его прыщей. Матери у него нет, а папаша всего лишь водила, с ним дружить бесперспективно, с него нечего взять…

Я с ним не дружу по другой причине совсем, говорил, по какой. Потому что с ним дружить нельзя.

– Нищий во всех смыслах этого слова…

Родионова продолжала, я не перебивал, пусть. Надо быть спокойным. Тогда никто не поверит, вернее, не отнесётся ко всему этому всерьёз, мало ли что люди болтают?

А мне плевать. Что люди подумают. Плевать.

– А есть другой мальчик, его зовут Денис. У него папа богатенький, а самое главное, влиятельный. Он может помочь в жизни, может помочь выбраться на поверхность…

Катька ткнула пальцем в солнце.

– И что? – поинтересовался Вова. – Здесь есть рынок? Ну, для перспективной дружбы?

– Представь себе. Есть.

Мне было обидно. Самую чуть. Когда много больно, то чувствовать перестаёшь, привыкаешь. Я привык, адаптировался, мой болевой порог повысился, это биология.

Вот, например. Как-то раз, два года назад, Вырвиглаз решил стать каратистом. Прочитал в журнале, что Витя Цой был каратистом и всех крушил направо-налево своей чугунной рукой, сам решил пойти по его стопам. А для каратиста что главное? Держать удар. Тебе бьют в голову какой-нибудь маваши-гери, а голова у тебя настолько деревянная, что вражеская нога отскакивает и по пути ломается. А верный способ придать телу мышечную твёрдость – набивать его. И Вырвиглаз стал набивать. Вырезал себе из берёзы дубинку на манер бейсбольной биты и принялся лупить себя по бокам, по рукам, по ногам, короче, по всем поверхностям.

Примерно с месяц после начала упражнений Вырвиглаз ходил весь синий и жёлтый, потом синяки рассосались и тело действительно укрепилось. Боль чувствовалась гораздо меньше, Вырвиглаз научился прикладывать к себе зажигалку, ложиться спиной на битые бутылки и обливаться холодной водой.

Узрев видимые результаты подобной практики, Вырвиглаз решил не останавливаться на достигнутом и набить ещё и кулаки, чтобы потом ломать ими стены зданий и косые мышцы вражеских животов. Кулаки он набивал о чугунную сковородку, и скоро они приобрели угрожающую выпуклость и твёрдость, при каждом удобном случае Вырвиглаз их демонстрировал. Всё шло нормально, Вырвиглаз успешно продвигался по стезе экстремального членовредительства и скоро научился бы уже бить о голову бутылки и ломать кирпичи, но тут с ним приключилась незадача. Не знаю где, я думаю, на помойке где-то нашёл, но Вырвиглаз обзавёлся рукописным манускриптом, в котором излагались тайные приёмы борьбы тсу-до и методы их изучения.

В частности, для того чтобы воспитать в руках особенно зверскую твёрдость (Вырвиглаз уверял, что люди, добившиеся такой твёрдости, могут легко рубить ладонью не только дрова, но при желании без проблем сносят врагу голову), надо бить ребром ладоней по ножу. Сначала по тупой стороне, а потом по острой. Главное, терпеть. Кровь течёт, а ты терпишь и бьёшь, бьёшь. Вырвиглаз принялся бить ладонью по ножу и закончилось это для него госпитализацией и операцией.

Через месяц Вырвиглаз из больницы вышел, манускрипт сжёг, а карате забросил. Но сам пример его был показателен – бей ежедневно по лбу твёрдой деревянной, а потом железной ложкой и через полгодика начнёшь безболезненно колоть фундук.

Или, наоборот, будут тебя ежедневно лупить по лбу, и лоб твой со временем закалится и даже кокосовый орех тебе не покажется непосильной задачей.

Со мной что-то подобное случилось. Чувства притупились, лоб окреп.

И вообще, Катька, она не так всё поняла. Совсем. Не так. Она думает, что я из-за выгоды с Упырём вожусь…

А это даже и лучше. Пусть именно так и думает. Потому что правда гораздо гаже. Пусть думает, что за деньги. Отлично. Как это она там сказала? Профессиональный друг? Ну пусть. Пусть я буду профессиональным другом. Пусть отваливает, корова…

– Он – профессиональный друг, а его брат – профессиональный могильщик, – сказала Катька.

Ну да. А мой отец – профессиональный предатель. А моя мать…

– Ну да, – спокойно сказал я. – А что такого? Дружу. Дружу. И ты права, за интерес дружу. Денис мне поможет. Поступить в институт и уехать из этой дыры.

Катька вытаращилась на меня так, как будто у меня из носа выполз жук-рогач со всем семейством.

– Так-так, – сказала она. – Значит, ты не пошутил… Ну ты и…

Катька презрительно плюнула на землю и принялась тянуть через соломинку зелёную бурду.

И тогда внутренний Вырвиглаз, гадкое чудище с раздвоенным языком, пришло на помощь. Я сказал:

– Да брось, Катендра, я тебя простил. Киска, всё рулём.

Катька поперхнулась.

– Она у меня такая ветреница…

Катька закашлялась.

– Прикинь, Вован, – я приобнял Родионову за плечи, придвинулся поближе, – потащились позавчера на точку, поплясать малёхо. Ну пляшем, немного отдыхаем, потом я пошел в «Замок» лимонадика прикупить, короче. А там очередь, байкеры местные пиво жрут, ну, пришлось постоять. И вот я возвращаюсь назад, думаю, сейчас хорошенько телом попрыгаем, станцуем джаз… Возвращаюсь, а птичка-то и улетела! Оказывается, пока я боролся с пестяковскими байкерами, эта красавица ушла гулять с баторцем!

– С кем?

– Это такая местная банда, они всю округу в страхе держат. Мерзкие типы, все больны туберкулёзом. В открытой форме.

Вован поглядел на Катьку насторожённо.

– Потом так нагло заявляется как ни в чём не бывало, говорит, что ходила с подружкой разговаривать. Я ей говорю – поопасалась бы с такими подружками разговаривать, у таких подружек у каждой первой туберкулёз, палочки Коха так и роятся, как осы на арбузе. А она и отвечает, ничего, говорит, туберкулёз мне не страшен, я жареную собачатину ем регулярно…

– Сволочь… – восхищённо прошептала Катька. – Какая сволочь…

Дотянуться до, зацепить за шею, цап, и носом о столешницу, раз, два, три. Хотя такое её поведение понятно. Объяснимо. После того, как я на её глазах отправился в батор…