Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Интересно всё-таки, зачем я туда попёрся?

– Ну, ты и сволочь, – повторила она.

– Да ладно, – улыбнулся я. – Подумаешь. Вон корейцы всегда тузиков едят и ничего, телевизор «Самсунг» в каждом втором доме…

– Скотина… – Катька начинала краснеть. – Гадина…

– И вот не знаю, что теперь делать? – сказал я. – Может, посоветуешь?

Вован поглядел на Катьку. Вырвиглаз во мне не унимался, Вырвиглазу было мало.

– Мне её прошлый хахаль говорил, что она такая, – вздохнул я. – Он её увёл у предыдущего хахаля, сказал, что пообещал ей каждую неделю покупать две шоколадки.

– Какой хахаль? – оторопело спросила Катька. – Какой ещё хахаль?

– Как какой? Егор Стульчаков, он на АРЗ живёт. Он раньше ещё с Топаловой дружил. Так вот, тот хахаль, что был до меня, стал дружить с Катендрой за две шоколадки…

– Что?! За две шоколадки?

Теперь она ошалела ещё больше, вслед за рогачом из моего носа вылезла сколопендра, а потом ещё вылетел дракон.

– За две, – подтвердил я.

И в подтверждение вышесказанному я достал из кармана шоколадки. Две.

Катька остолбенела.

– Да-да, – сокрушался я, – чёрного кобеля не отмоешь добела…

– Это я кобель?! – взвизгнула Катька. – Это ты кобель поганый!

– Спокойно, Катендра, тут же все свои люди…

Она попыталась влепить мне пощёчину, но я уклонился.

– Да не парься ты, Катюха, – продолжал я, – у всякой девчонки есть свой Стульчаков…

– Га-а-а-д!

Рассвирепевшая Катька прыгнула, выставив на полкилометра свои крепкие ногти. И я снова увернулся, а она принялась за мной гоняться, стараясь вцепиться мне в волосы, ну, или по-другому как уязвить. Мы бегали вдоль стола, я был шустрей и уворачивался легко, и смеялся, и показывал язык, скоро Катька устала и остановилась.

– Сволочь, – сказала она. – Сволочуга…

Вован смотрел на нас непонимающе. Никак не мог просечь, что тут происходит – дружеские пляски или на самом деле конфликт. Тогда я избавил его от сомнений.

– Плохо в вашем роду воспитывают женщин, Вован, плохо, – сказал я.

– Он чего? – спросил у Катьки этот болван.

Из центра приехал, а тормозит. Поэтому я вызывающе рассмеялся.

– Он дурак, – ответила Родионова. – Врежь ему.

– На самом деле дебил… – сказал этот мурод и приблизился. – И дерьмо.

– Как ты сказал тебя зовут по-настоящему? – спросил я. – Дерьмо? Не скажу, что очень приятно…

– Это ты дерьмо, – уточнил Вован. – Такое же дерьмо, как твой дед.

Тогда я его толкнул. Старался попасть так, чтобы этот кузен потерял равновесие, но Вован устоял и толкнул меня в ответ. И я устоял.

– Руки, что ли, чешутся? – спросил он.

Катька молчала, смотрела за всем этим.

Я вернулся к столу, налил себе колы, отпил немного, затем плюнул в стакан, затем плеснул в Вована.

Тут уж он не стал терять никакого времени, кинулся на меня. Кажется, он был каратистом. Или кунгфуистом, ну, короче стиль цапли или стиль пьяной девочки, я в них не разбираюсь, он замяукал и стал руками совершать глупые движения прямо у меня перед носом. Я мяукать не стал, сразу треснул ему по фанере. Он чуть-чуть сбил мою руку, но я всё равно попал. Тогда Вован рассвирепел и кинулся на меня с воодушевлением. Он шипел, рычал и слюной брызгался, движения его были бестолковы, но всё-таки кое-что он умел, особенно ногами. Если от рук я ещё как-то отбивался и даже наносил ответные удары, то копыта его наносили вред несомненный. Этот гад исхитрялся и всё время бил своим тупым ботинком в голень, прямо в кость, зараза. Очень больно.

Когда он влупил мне в голень раз восемь, я сам рассвирепел и решил по-быстрому перевести дело в партер, схватил этого дурня поперёк тушки и уронил. Боднул затылком в подбородок и принялся лупить, стараясь попасть по ушам и по носу. Иногда проходило.

Ну, потом, когда мы начали кататься по клумбе, ломать цветы, горшок какой-то разбили и перемазались торфом, потом появился брат Катьки. Не Пятак, боксёр который. Он постоял над нами, позевал, потом наклонился и быстро ткнул кулаком сначала в этого Вовку, затем в меня.

Не знаю, как Вовке, а мне досталось в печень. Короткий, несильный, хлёсткий удар, очень болезненный, по-боксёрски профессиональный. Я ойкнул, отцепился от Вована и с трудом поднялся на ноги. Вовка тоже поднялся.

– Кто ж так дерётся? – насмешливо сказал брат. – Надо так.

Он сделал какое-то почти невидимое движение, и муродский Вовка снова оказался на поломанной клумбе. Повернулся, лениво выбросил в сторону моего живота левую руку, я закрылся и тут же получил в лоб тыльной стороной ладони. И тоже сбрыкнулся.

– Ладно, лопухи, – миролюбиво сказал Катькин брат. – Если хотите, приходите завтра в РСУ, позанимаемся. – И, повернувшись в Катьке, добавил: – Растёшь, сестрёнка. Мужики из-за тебя бьются. Поздравляю.

Легко взбежал по крыльцу, исчез дома. Катька поглядела на нас, а потом на меня персонально.

– Точно дурак, – сказала она в мою сторону.

Я с удовольствием отметил, что оранжевая куртка Вована почернела, и так хорошо почернела, что вряд ли её теперь получится отстирать, разве что в химчистке.

– Вали отсюда, придурок, – сказал Вован.

Я пожал плечами.

– Кать, да брось ты, – сказал я. – Ничего страшного. Я тебя простил. Давай завтра сходим в пончиковую.

– Пошёл ты, – устало сказала Катька. – Сам. В пончиковую…

Ну да, и нет у нас никакой пончиковой.

– Да брось…

– А, – Катька махнула рукой и направилась к дому.

Кузен Вован за ней. Внутренний Вырвиглаз хотел что-то крикнуть им вслед, но я заткнул его. Я не знал, что думать. Примирения не получилось. Напряжённость не была снята… Я вообще не знаю, что такое получилось, дрянь какая-то… Наговорил гадостей…

Мне стало так противно, что я решил об этом всём не думать. Достал из кармана шоколадки. Они были смяты в некрасивые комки, фольга и бумага прилипли, я взял их и стал жевать вместе с фольгой. Во рту образовался сладко-железный ком, он не разжёвывался, хрустел и лязгал, переминаясь. Редкостная дрянь.

Потом я остановился у колонки и постирал куртку и немного протёр штаны. Чище не стало. Ну и ладно. В голове было жарко, это, наверное, от злости. Я подобрал с земли толстую щепку, загнал её над трубой – чтобы вода текла непрерывно. Сунул голову под воду и держал, держал, пока не почувствовал, как холод проходит до самых пяток, а из них дальше, в землю.

Там же, возле колонки, я понял вдруг ещё кое-что. Что на Кирпичном рядом со мной был совсем не внутренний Вырвиглаз. Нет, не он.

Это был я. Я сам. Вот так.

Вернулась мать. Со мной разговаривать не стала, взяла пилу и стала вызывающе пилить дрова. А я стал вызывающе лежать в койке, лежал, думал, кое-что записывал в тетрадку.

Вечером припёрся Вырвиглаз, но уже не внутренний. И стал рассказывать, что он знает, где находятся ракетные базы. И что на самом деле это не зенитные ракеты, а баллистические, причём вооружённые управляемыми боеголовками. Что нацелены эти боеголовки в основном на США, а их, американские, ракеты уж обязательно нацелены на нас, так что в случае чего наш город испарится одним из первых.