Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Чёрной икры я никогда не пробовал, однако ничего выдающегося я в ней не нашёл. Рыбой пахнет, на языке лопается, ничего вроде, на шпроты похоже.

– Надо с хлебом и маслом есть, – пояснил Вырвиглаз. – А так невкусно. А ни хлеба, ни масла у нас нет.

И потрогал голову.

А Упырь не стал икру пробовать. Наверное, надоела она ему.

– Он тебя бил? – спросил он с интересом Вырвиглаза.

Вырвиглаз отмахнулся.

– Ерунда, – сказал он. – Побил немного, жаба. Это даже хорошо…

Вырвиглаз задумчиво поглядел на банку, зачерпнул икры, стал есть безо всякого удовольствия.

– Почему хорошо? – спросил Упырь.

– Потому что сегодня он проснётся и ему станет стыдно. Даст денег, сходим в пельменную. Жаль, что побрил, жаба… – Вырвиглаз постучал ложкой по ставшей звонкой голове. – Ну да ничего, отрастёт. Знаете, в этом что-то есть…

Вырвиглаз погляделся в свое отражение в окне. На самом деле в такой прическе что-то было – Вырвиглаз стал похож на обезьянку. Не на большую могучую обезьяну, которую уважаешь и опасаешься, а на мелкую и поганскую, в которую хочется кинуть камнем. И не просто кинуть, а попасть ещё, чтобы она заверещала и запрыгнула к себе на баобаб или на секвойю, на свою африканскую берёзу, короче, а потом долго и жалобно пищала, облизывая лапку.

А вообще, Вырвиглаз стал похож на Упыря, они почти сравнялись по паскудности, близнецы-братья.

– Это хорошо, – сказал Вырвиглаз. – Этим жабам баторцам нельзя бриться наголо. Это строжайше запрещено, типа не ссы в колодец. И я на фоне всеобщей лохматости буду нормально выглядеть.

– Почему нельзя бриться? – поинтересовался Упырь.

– Это страшная история. – Вырвиглаз всё поглаживал и поглаживал свою лысину. – Страшная и потайная… Двадцать лет назад один баторец организовал тайное общество, оно называлось «Батор навсегда». И все, кто в него входил, должны были брить голову и носить валенки с белыми бумбончиками. А целью этого общества было постепенное внедрение всех баторцев в разные отрасли жизни. Потом это общество разгромили, но многие его члены не отступились от своей клятвы. Вот ты премьер-министра видел? Лысый. И министр обороны.

– Они что, баторцы? – удивлялся Упырь.

– Все, – беззастенчиво врал Вырвиглаз. – И многие другие. Кстати, общество это в баторе возродилось, однако теперь они не бреются. И в баторе бриться налысо запрещено – для конспирации…

Я уже не слушал. Вырвиглаз втюхивал Упырю очередной крючковатый плод своей шизофантазии, за окном шёл дождь, он начался, пока мы были у Вырвиглаза, по дороге безнадёжно брела промокшая и грязная собака.

– Так я вот и думаю, что теперь мне, лысому, в баторе будет зелёная улица. Я лысый, а они, жабы, все волосатые, как медведи. Вообще, лысым быть круто. Лысый человек, он гораздо волосатей, чем волосатый…

Я глядел на улицу.

Грязная собака поймала неосмотрительно высунувшуюся лягушку, настроение у собаки улучшилось, и она потрусила дальше по улице, уже с энтузиазмом.

Сенька сиял. Именно сиял, это очень точное слово, хотя и захватанное. Сиял, как лужа в солнечный день. Это сияние могло быть вызвано двумя событиями. Или Сенька разузнал, где лежит метеорит, или отошёл в мир иной пес Шахова Диоген.

– У меня к тебе дело, – серьёзно сказал Сенька.

– Бобик сдох? – осведомился я.

– Какой ещё бобик? А, бобик… Ну да, скончался. Преставился. А ты откуда знаешь?

Спросил Сенька с подозрением. Будто я собирался покуситься на его приоритеты в похоронной области.

– Откуда знаешь? – Сенька помрачнел.

– В «Ритуале» узнал, – соврал я. – С работы шагал, смотрю, возле «Ритуала» шаховский автомобиль стоит…

– Врёшь! – злобно рявкнул Сенька. – Врёшь! Я там весь день караулил, не подъезжал туда Шахов!

– Подъезжал, – спокойно сказал я. – Просто он с чёрного хода подъезжал, ты не заметил…

– Я бы заметил! Я и за чёрным ходом смотрел…

– Просмотрел, – продолжал издеваться я. – Ты просмотрел, а ребята из «Ритуала» не просмотрели…

Сенька исчез. Растворился со скоростью старого опытного вампира. Через пять минут появился успокоенный.

– Приколы прикалываем? – спросил Сенька. – Шутки шутим? Никто с Шаховым не связывался, я ему сейчас звонил.

– И что?

– И то. Предыдущие договорённости остаются в силе. Через день, то есть послезавтра, состоится погребение.

– Поздравляю, – сказал я. – Осуществляются твои мечты. Слушай, а любимой коровы у Шахова нет? Или любимого лося, он, кажется, лосефермой владеет.

– Лосефермой? – заинтересовался Сенька.

– Лосефермой, – подтвердил я.

И тут же увидел картину, что образовалась в Сенькиной голове. Лосеферма. В глухой костромской тайге. Эпидемия ящура. Лоси дохнут целыми пачками. Меж дохлыми лосями весь в чёрном шествует Сенька. С золотой лопатой и в кожаных галифе. А над головой вертолёт.

Хотя нет. Если лоси дохнут пачками – это не искусство, это конвейер.

– Ты у меня что-то спросить хотел?

– Ну да… – Сенька очнулся. – Хотел. Я тебе уже предлагал слегонца подработать…

– Кем?

– Будем хоронить Диогена, нужны помощники.

– Какие?

– Какие-какие, всякие. Для представительства хотя бы… Согласен? Тебе бабло ведь не помешает.

Принимать участие в похоронах собаки…

Вдруг я подумал, что это маразм, супермаразм, но, с другой стороны, всё, что происходит в последнее время со мной, особой вменяемостью не отличается. Всё маразм. В семье маразм, вокруг маразм, с Катькой маразм… Почему бы не похоронить собаку? Почему бы и нет?

К тому же мы живём в провинции, а все нормальные провинциалы должны чудить. Изобретать дирижабли, строить высотные бани, печь самые большие в мире блины, играть в мотобол, жевать сосновую смолу, хоронить собак и другой мелкий рогатый скот. Это простительно провинциалам, скажу более, это им присуще. Вот тот же Шахов – он хотел ведь ввести своего пса в городскую Думу.

Каков поп – таков и приход. Так говорила моя бабушка.

К тому же мои родители всегда хотели, чтобы я был похож на моего младшего брата, чтобы я брал с него пример. Вот я и буду брать с него пример.

Хоронить собак.

«За» было гораздо больше, чем «против», я согласился.

– Я согласен, – сказал я.

– Ну, нормально, – Сенька уселся на подоконник. – Но требуется ещё два человека.

– Зачем?

– Как зачем? А гроб кто понесёт? Четыре человека нужны, а у нас пока только двое. Ты да я.

– А сам Шахов? – спросил я. – Его что, не будет?

– Ты что, дурилка? Шахов – мэр, можно сказать, государственный деятель. У него же политическое лицо, он не может хоронить собаку. Если про это узнают в области – его же на смех поднимут.

– Напротив, – сказал я, – в России полно оригинальных мэров. Кто с парашютом прыгает, кто под воду ныряет, а кто вообще городошник. Подумаешь, похоронил собаку. Все хоронят.