Алексей Евстафьев - Добрые книжки

— Я понимаю. — согласился Алексей Николаевич. — Но эти тётки не знали, что я подслушал их разговор, этим тёткам вообще не было ни до кого дела: они разговаривали между собой, уже будучи при клюкве и радуясь этому событию.

Дядя Валера взглянул на дорогу, уводящую в сторону Липовой Горы.

— Может быть, тётки сказали, насколько дешева эта клюква? — спросил он. — Тогда я взялся бы сопровождать тебя вместе с собакой.

— Тётки сказали только, что она дешева, а расспросить я их не мог; я никогда не разговариваю с женщинами во дворе из форточки квартиры, расположенной на третьем этаже. Мне это и неудобно, и неловко как-то.

— Я частенько разговариваю. Может, это и не нормально, но я ничего ненормального не вижу. Погоди, я немножко хлебну из бутылочки — я с собой на прогулку взял винца — а затем хорошенько обдумаю твоё предложение о покупке клюквы. Предупреждаю сразу: я не любитель клюквы, но то, что она дешёвая — по сообщению таинственных тёток — меня соблазняет.

Дядя Валера вытащил из обширных штанов полторашку дешёвого портвейна и отхлебнул.

— Сам-то будешь? Не брезгуешь?

— Нет, дядя Валера, я не пью. — отмахнулся Алексей Николаевич.

Обычно Алексей Николаевич имел влечение к разговорам с людьми простоватыми и имеющими признаки умственной отсталости, но сейчас он торопился в дорогу и лишь забавно поводил носом по бутылке, словно измеряя её штангенциркулем.

— Сказать правду, то иных тёток лично у меня и нет, кроме тех, с которыми я иногда общаюсь через форточку. — замутнено сияя лицом, словно никелированной кастрюлькой, просипел дядя Валера. — Я не хочу сказать, что я один такой на белом свете, я допускаю наличие у себя родственников, но ещё в начале двухтысячного года у меня было сотрясение мозга и небольшая потеря памяти — возможно, что тогда же затерялись рядом с ней и родственные тётки. Получается, что я отчасти распрощался со своим прошлым.

Дядя Валера театральным жестом помахал ладошкой. Собака, неверно истолковав жест хозяина, строго тявкнула на ветер. Проходивший мимо мальчонка испуганно вздрогнул.

— Ой, дядя Валера, держи собаку крепче!..

— Да не дрожи ты, Павлик, это собачка просто так лает, а не на тебя. — поспешил успокоить дядя Валера ребёнка. — А могла бы и на тебя гавкнуть — все вы сейчас садистами растёте, куда только родители смотрят — но моя собачка не понимает людского зла.

— О чём это ты? — спросил Алексей Николаевич.

— Ну как же, ты должен знать про двух девок из Хабаровска, которые животных убивали зверским образом, на видео снимали и в соцсетях выкладывали. Их сейчас судить будут, возможно, что приговор будет максимально строгим.

— Да я вовсе не из Хабаровска. — со всей очевидностью попробовал оправдываться мальчик Павлик.

— Ну, не обязательно всякому садисту жить в Хабаровске. — заметил дядя Валера. — Бездомных животных в любом городе предостаточно — хватай да вешай, живьём шкуры сдирай!..

— Я если только поиграть немножко, я никогда не мучаю. — заныл Павлик.

— Да все так говорят, Павлик, поверь мне. И я так в детстве говорил, когда меня взрослые ловили за тем, что я к хвосту кошки привязывал консервную банку. «Живодёр!» — они мне говорили и за ремнём тянулись, чтоб порку задать. А я в ответ — что характерно для юного лгунишки — глазёнками невинными смотрел на маменьку с папенькой, излучая сияние, подобное васильковому июльскому небу, да подмаргивал в полном недоумении: а что такого, дескать, маменька с папенькой, я просто пошутить хотел, я же не из Хабаровска!..

— Ррррр! — шаловливо ощерилась собаченция дяди Валеры.

— Боюсь, что про тот Хабаровск я тогда и ведать не ведал — не до него мне было в своих детских затеях — но ремня по попе получал неизменно, а вот поэтому и вырос хорошим человеком, уважающим ценность чужой жизни, пускай даже и махонького зверька.

— Да мы всем классом осудили поступок этих девочек. — заканючил мальчик Павлик. — И в Хабаровск письмо написали тамошним школьникам, чтоб они тоже осудили.

— И все, получается, осудили? — улыбнулся дядя Валера.

— Получается, что все.

— И больше никто кошек с собачками обижать не будет?

— Получается, что не будет.

— Врёшь, Павлуша, честное слово — меня не обманешь, я просто вижу, как ты нагло издеваешься надо мной и врёшь, а сам уж затеял какой-нибудь пакостный поступок.

Из форточки окна на первом этаже вылезла голова развесёло-угрюмого свойства, воззрилась на природу, ища в ней удобства для жизни, и пробасила:

— Вы чего, мужики, ополоумели совсем — Пашу моего обижать?.. Я его погулять выпустил, а вы на него всех мёртвых кошек повесить хотите. Я ведь и выйти могу и поговорить с вами по-мужски.

Мальчик Павлик траурно всхлипнул.

— Заткнись, Виктор Леонидыч, никто твоего балбеса не обижает. — подключил надёжные коммуникативные средства дядя Валера. — Я просто отчасти воспитываю его на примере тех самых девок из Хабаровска. Я не хочу, чтоб твой Павлик в тюрьму сел за убийство какой-нибудь сраной кошки. Я не хочу и чтоб те девки в тюрьму сели — я ведь так это дело толкую, что их возможно посадят в тюрьму надолго, а я хоть и осознаю весь ужас преступления, но не постигаю: зачем девкам и дальше жизнь ломать, зачем их по тюрьмам таскать?

— А куда их, прикажешь? в пионерлагерь? — голова из форточки выпустила рахитичный сигаретный дымок.

— Ну вот, помнишь, у нас Лёха такой жил, он сестрёнку убил нечаянно, так его в больницу отправили, а там уж хоть и не вылечили, но попытка-то была.

— Оооо, ну ты сравнил пожалуйста! — голова из форточки приняла весьма ироничный облик, показывая, что ей знакомы все задворки человеческой души. — Вот, этот твой Лёха, про которого ты вспомнил, дядя Валера, это просто чокнутый алкаш, он тогда набухался и трахнул сестрёнку, а потом зарубил топором — вот и всё, дело кончено, он после ни перед кем не выёживался, он не выпендривался в интернете о своих похождениях. А теперь представь этих двух малолеток из Хабаровска: мало того, что они ведут уродский образ жизни и отравляют общество нормальных людей своим присутствием, так они ещё и животных, блин, режут!.. ты понимаешь, что они не понимают, что это такой же, сука, живой организм, как ребёнок у человека, только у него прав совсем нет, именно поэтому, блин, находятся добрые люди, которым это не очень нравится — с души их воротит оттого, что такие личинусы вроде этих двух мразей режут и снимают шкуру с щенков и постят это в интернатах: мол, смотрите какие мы аморальные и асоциальные девчонки! — и люди требуют ихнего наказания, как ты говоришь: со всей строгостью закона!.. понимаешь?.. Их невозможно жалеть. Я бы и родителей ихних отколошматил и расстрелял нахуй, поскольку необходимо соблюдать мерило нравственности в любой человеческой семье: чувствовать, где допускаема охота на звероящеров, а где нужно сидеть тихонько нахрен и не выёживаться!..