Геннадий Дмитриев - Девочка и кошка

— Конечно, именно так.

— Следовательно, отпечатки пальцев будут носить определённый характер, подтверждающий то, что пистолет плотно сидит в руке?

— Согласен, продолжайте.

— А если пистолет вложен в расслабленную руку того, кто лежит без сознания, отпечатки пальцев будут носить иной характер?

— Конечно, мы отработаем эту версию с криминалистом. Но этого мало, Сергей Иванович, слишком мало. Против Вас два свидетеля и орудие убийства, судья не станет обращать внимания на характер отпечатков, для него важно, что они есть. Да и на объективность суда Вам рассчитывать не стоит, думаете, если Туманский смог перекупить Гордона, он не сможет подкупить судью? Вам нужен свидетель, хотя бы один свидетель. Вы не заметили, в комнате, кроме Вас троих никого не было? Может быть кто-нибудь из прислуги?

— Нет, не было никого.

— Это плохо. Вы говорили, что слышали, как открылась дверь? Значит, в соседней комнате кто-то был? Вы не успели рассмотреть?

— Несомненно, в комнате кто-то был, не сама же дверь открылась, но рассмотреть я никого не успел, всё произошло мгновенно. Хлопок двери. Выстрел. Удар по голове.

— Кстати, чем меня ударили?

— В заключении криминалиста сказано: «Удар был нанесён тупым твёрдым предметом»

— Это могла быть рукоятка пистолета? Меня ударил Бобров, якобы в целях самообороны, но ведь не я, а он держал в руках пистолет!

— Конечно. Похоже, что именно рукояткой пистолета Вас и ударили.

— Тогда, как я понимаю, на рукоятке должны остаться следы? Ну там, частички кожи, капельки крови, понимаю — пистолет протёрли, и всё-таки?

— Даже, если пистолет и протёрли после удара, то следы мы всё равно найдём, устранить их полностью за столь короткое время невозможно.

— Ещё, Виктор Борисович. По версии Гордона, во время выстрела пистолет был у меня в руке, как он мог оказаться у Боброва? В течение секунды, которая отделяла выстрел от удара по голове?

— После выстрела Вы могли выронить пистолет, в конце концов, Бобров мог просто выхватить его из Вашей руки.

— Но тогда на пистолете, кроме моих отпечатков, должны быть отпечатки пальцев Боброва?

— Кроме Ваших, никаких других отпечатков на пистолете нет.

— Вот! Значит, перед тем, как вложить пистолет в мою руку, его успели протереть! Значит, стрелял не я!

— Всё это так, Сергей Иванович, всё так, только, всё равно, этого мало, слишком мало, чтобы доказать Вашу невиновность. Свидетели нужны. А все свидетели против Вас.

— Я не понимаю, Виктор Борисович! Ведь Туманский всё видел и точно знает, кто убил Андрея. Знает, что это Бобров. Так почему же он выгораживает его и подставляет меня? Ведь убит не кто-нибудь, а его сын! Родной сын! Как же так?

— Всё просто, Сергей Иванович, очень просто. Если сядет Бобров, то он потянет за собой и Туманского, их связывает многое такое, чего Бобров на себя никогда не возьмёт, и будет топить Вадима Николаевича по всем эпизодам, а за Вадимом есть такое, чего и в криминальном мире не прощают, а там законы пожёстче наших. И если Туманский окажется на зоне, то живым ему оттуда уже не выйти. Так что, дело вовсе не в отцовских чувствах, Вадим не только свободу свою спасает, на кону его жизнь. Потому не станет он в Вашу пользу свидетельствовать, — следователь помолчал, тяжело вздохнул и повторил, — свидетель нужен, очень нужен.

— Есть свидетель! — дверь кабинета распахнулась, и в него влетела Алиса. — Я, я свидетель! Это я была в соседней комнате, я всё видела! Всё! В Андрея стрелял Бобров!

— Рассказывайте, Алиса, рассказывайте! Всё, что видели, всё, что знаете, — сказал Виктор Борисович.

— В тот день я пришла к Вадиму Николаевичу, чтобы окончательно выяснить наши взаимоотношения, Я хотела сказать, что никогда не выйду за Андрея. Тогда я ещё и не знала о Вашем похищении. Он сказал, что ждёт кого-то, у него должен с минуты на минуту состояться важный разговор, и попросил подождать в соседней комнате. Я не знала, что они ждали Вас. Говорили тихо, я не могла разобрать слов, но последние слова Вадима Николаевича я хорошо расслышала, он сказал это громко, он кричал на Боброва.

— И что же он кричал?

— Он крикнул: «Спрячь волыну, Бобёр! Ты что, совсем идиот? Не сейчас и не здесь!» Я поняла, что должно произойти что-то ужасное, я открыла дверь и всё увидела. Нет, дайте лист бумаги, я лучше нарисую, кто где находился в момент выстрела.

Следователь дал Алисе лист бумаги и шариковую ручку, и она быстрыми, точными движениями набросала план комнаты.

— Вот. Здесь стоял диван, на диване сидел Вадим Николаевич, здесь — кресло, в нём Сергей Иванович, здесь — второе кресло, в нём сидел Бобров, в руке у него был пистолет, он целился в Сергея Ивановича. Между креслами и диваном — журнальный столик, на столе лежал листик, исписанный рукой Вадима Николаевича. Какие-то цифры. Напротив Боброва, у окна, стоял Андрей, он курил, видимо, нервничал, в пепельнице было много окурков. Когда я открыла дверь, Бобров обернулся и увидел меня, он никак не ожидал, не думал, что я здесь, в соседней комнате. Когда он повернулся, рука с пистолетом ушла в сторону, и оказалось, что пистолет теперь направлен в сторону Андрея. Бобров узнал меня. От неожиданности он вздрогнул и нажал на курок. Пуля попала прямо в лоб Андрею. Потом все вскочили, Бобров задел журнальный столик, и тот опрокинулся, Сергей Иванович тоже вскочил и повернулся, и Бобров ударил его рукояткой пистолета по голове. Сергей Иванович упал. Я страшно испугалась и выбежала из дому.

— Вы наблюдали картину происшествия какие-то доли секунды, ведь так, — спросил Виктор Борисович.

— Да, всё произошло мгновенно.

— Как же Вы успели всё так хорошо рассмотреть? Рассмотреть и запомнить? Да ещё и в таком возбуждённом состоянии?

— Но у меня глаз художника, мне достаточно одного беглого взгляда, чтобы запомнить все мельчайшие детали обстановки. Это помимо моей воли, чисто автоматически, профессионально.

— Вы художник? Никогда бы не подумал, — сказал Виктор Борисович.

— Да, — ответил я, — я видел картину Алисы. Это шедевр!

— Так почему же Вы сразу не рассказали всё?

— Я рассказала, рассказала отцу, он нанял адвоката, и я потом повторила господину Гордону всё, что только что рассказала Вам.

— И что господин Гордон?

— Он сказал, чтобы я об этом никому ничего не говорила, он убеждал меня, что мои показания только навредят Вам, — Алиса смотрела на меня широко раскрытыми глазами, — Марк Соломонович говорил, что он уже продумал линию защиты, обещал, что полностью снимет с Вас обвинения.

— А в чём заключается его линия защиты, он Вам не говорил? — спросил следователь.

— Нет, но он обещал, я поверила ему, ведь он лучший!

— Да, лучший, но не для всех, — сказал Виктор Борисович. — А когда Вы узнали, что он просто топит своего подзащитного? Когда догадались?