Давид Фонкинос - Две сестры

– …

Матильда не ответила; ей казалось, что речь идет о ком-то другом. «Воплощение доброты» … Последние недели мало-помалу стерли тот, прежний ее образ. Она едва помнила, какой была раньше. Память стала ненадежной, и теперь ей требовалось огромное усилие, чтобы представить себе ту молодую женщину, которую называли «воплощением доброты». Думая о своей жизни, она видела в ней только женщину, брошенную Этьеном. И вдобавок преподавательницу, уволенную из лицея. Да, все ее существование свелось к этим двум фактам, двум событиям, полностью подчинившим себе ее рассудок. Горе бесследно стерло все ее прошлое. И теперь ей казались абсолютно нереальными воспоминания людей о той женщине, которой она была прежде, – словно они говорили о ком-то другом.

Наконец Матильда прервала Сабину:

– Я тебя прошу, давай не будем обо мне. Я с тобой встретилась не для того, чтобы обсуждать мою жизнь, а чтобы забыть о ней. Вот я и подумала о тебе, поскольку среди всех моих знакомых ты больше всего любишь рассуждать о жизни.

Сабина, не отличавшаяся чувством юмора, пришла в недоумение. Она никак не могла уразуметь, чего больше в последней фразе Матильды – язвительности или доброго юмора. Но как бы то ни было, она обожала рассказывать истории о своих романах. Поэтому увольнение Матильды повергло ее в полную растерянность. Кому же она теперь будет исповедоваться в столовой за обедом?! Она попробовала сблизиться с Мирей Балюш, преподавательницей истории и географии, но что толку – эта дама предпенсионного возраста даже не знала, что такое «Тиндер»! Так могла ли Сабина рассказывать о своей сексуальной жизни женщине, которая, судя по всему, много лет, а то и десятилетий назад перестала интересоваться мужчинами?! [27] На самом деле Мирей Балюш сразу же раскусила тягостное пристрастие Сабины вести за обедом рассказы-монологи о своей жизни. И при первой же ее исповеди притворилась, будто ровно ничего не смыслит в таких вещах. Ее уловка удалась: теперь она могла поесть спокойно. Кстати, сексуальная жизнь самой Мирей Балюш была куда более интересной и удивительной, чем казалось. Но это уже другая история.

В результате она обратилась к другим коллегам, но вскоре ей пришлось отказаться от удовольствия повествовать о своих любовных похождениях. Вполне вероятно, что какое-то время Сабине нравилось попадать в весьма сомнительные ситуации с одной-единственной целью – хвастать ими перед Матильдой; в этом смысле она была типичной представительницей нашей современности: проживала свою жизнь на манер туриста в музее, который фотографирует картину, вместо того чтобы любоваться ею.

И вот она – ирония судьбы: как раз в тот момент, когда Матильда снова появилась в жизни Сабины, той уже совершенно не о чем было рассказывать.

В данный момент она была счастлива, а счастье – смертельно скучный сюжет для повествования. Однако Матильда притворилась, что ей не терпится все узнать. Оказалось, что Сабина познакомилась в «Tиндере» с неким Энтони, библиотекарем.

– Скажу тебе сразу: внешне он не очень-то мне приглянулся. Но я так устала от этих однодневных романов без продолжения! Женатые типы, нерешительные типы или, наоборот, прилипчивые, от которых потом не отвяжешься – по опыту знаю! – словом, все это я уже проходила. Но когда мне попалась его кандидатура, я призадумалась. Главное, что меня привлекло, – он снялся в профиль на фоне книжного шкафа! Сама понимаешь, такое нечасто бывает. Я, во всяком случае, никогда еще с таким не сталкивалась. Ну, мы начали болтать, и я впервые почувствовала, что говорю с человеком, который не спешит сразу же, с бухты-барахты, назначить свидание. Сначала он хотел узнать меня получше. Задал мне кучу вопросов, представляешь? Такого со мной никогда еще не было. То есть обычно все они задают вопросы, но ответов не слушают, только вид делают, а у самих на уме лишь одно – как бы затащить меня в койку. А его по-настоящему все интересовало. Ну, я и рассказала всю свою жизнь, с самого детства, и, знаешь, благодаря ему наконец-то смогла осмыслить и выразить вслух многое из того, что пережила. Я поняла, откуда моя ранимость, моя неуверенность в себе… Эй, ты меня слушаешь?

– Да, конечно, – солгала Матильда.

– Ну ладно. А то у тебя вид какой-то… отсутствующий.

– Вовсе нет. Ну так что же… вы все-таки встретились?

– Да. Но перед этим я задала ему последний вопрос. Хочешь знать какой?

– Ну-ну? – ответила Матильда, лишь бы отделаться: она не выносила эту манеру Сабины проверять, слушают ли ее, восторгаются ли какой-нибудь новой подробностью; ей мало было просто говорить, она жаждала восхищения публики.

– Понимаешь, вот уже несколько недель я никак не разберусь с этой проблемой. Я имею в виду свой профессиональный уровень. Ты, наверно, сочтешь меня идиоткой, но я всерьез раздумываю над тем, что значит быть преподавателем испанского. Я просто чувствую, что всем окружающим глубоко плевать на нас таких. Главное, уметь говорить по-английски. Вот я и спросила у Энтони, что он об этом думает. И насколько важно, по его мнению, преподавание испанского. И знаешь, что он мне ответил?

– Нет, – бросила Матильда, донельзя раздраженная ее дурацким вопросом, как будто это было вполне естественно – знать ответ какого-то библиотекаря.

– Так вот что он мне сказал: «Благодаря тебе твои ученики смогут прочесть Роберто Боланьо [28] Роберто Боланьо Авалос (1953–2003) – чилийский поэт и прозаик. Его роман «2666», изданный посмертно, считается одним из шедевров современной литературы. на его родном языке. А это замечательно!» Нет, ты представляешь? Мне так понравился его ответ – я сразу поняла, что в этом-то и заключается весь смысл изучения испанского. Впрочем, я уже как-то давала читать своим ученикам первую страницу его «2666», и некоторые из них восхищались странной красотой его мира. А ты-то его читала?

– Нет, – ответила Матильда и снова солгала. Она, конечно, читала Боланьо, но утвердительный ответ грозил направить разговор в сторону анализа его творчества, а у нее не было никакого желания разделять свои литературные пристрастия с Сабиной.

Встреча становилась невыносимой. Болтовня Сабины вызывала у Матильды отвращение. Значит, она уже не была той молодой женщиной, которая представляла собой воплощенную доброту ?! И значит, страдание может пробудить в человеке злобу? Похоже, что так. «Если жизнь обошлась со мной жестоко, то и я стану жестокой» – вот таким мог быть новый жизненный принцип Матильды. Пока она размышляла над этим, Сабина продолжала вываливать на нее все новые и новые эпизоды своего знакомства с Энтони. Ей даже в голову не приходило, что напротив сидит женщина, переживающая самое тяжкое горе в своей жизни, и даже если бы Матильда побуждала ее к откровенности, следовало проявить хоть минимальную деликатность. Или хотя бы вспомнить о приличиях. Ничуть не бывало! Сабина рассказала все. О первых свиданиях, о том, что они ели в ресторанах и смотрели в кино, о первом поцелуе и близком знакомстве с телами друг друга, о нескончаемых беседах (вот уж это Матильда представляла себе без всякого труда), о жизни обоих до их встречи (и особенно подробно о детстве, в частности о детских годах Энтони, прошедших в Реймсе, вслед за чем последовал короткий экскурс в историю этого города плюс описание его собора), о желании увидеть Берлин, Токио и Гонолулу, о легких расхождениях во взглядах на политику, о знакомстве с родней (крайне важный момент!), о прежних любовных увлечениях (Энтони не сразу признался, что его соблазнял гомосексуализм, а Сабина не решалась сказать, что переспала со многими мужчинами); короче, все это могло бы послужить материалом для целого романа и продолжалось бы до бесконечности, но тут прямо посреди рассказа о том, что не далее как вчера они встретили на улице Алена Сушона [29] Имеется в виду улица Бельвиль из песни «C’est Déjà Ça» Алена Сушона (р. 1944). – да-да, просто невероятно, правда? – Матильда внезапно прервала ее словами: