Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Я так скажу, — начал он, — как плохо не живём, а есть хочется. И если мы доедаем колхоз начисто, то как его ни называй, хоть ассоциацией, хоть приватизацией — всё одно нам кердык. Раздать землю и пущай каждый за себя горбатит. Все эти объединения — на дурака. Как Кузьма Васюков не работал в колхозе, он и в этих ассоциациях гужи не порвёт. Земля ему даром не нужна, на ней же работать надо! А если работать в складчину, то хоть работай, хоть дурака валяй, всем платят поровну.

Поднялся шум, выкрики из зала: «А где техника?», «Кто даст семена, запчасти и горючее?», «Умник какой нашёлся…»

Тогда дед и говорит:

— Есть другой путь — простой и без затрат. Надо наш колхоз «Путь к коммунизму» назвать на новый лад, ну, скажем, «Кто больше украдёт!» Или — «Ни бей лежачего».

Смех, оживление, голоса: «Ты чё, дед, совсем сдурел?», «Как можно?», «Почему, объясни толком!»

— А потому, — говорит дед Прудников, — счас растолкую. Пасу, значит, я коров по осени, а на соседнем поле Прокудин Митроха на комбайне молотит пшеницу. Его штурвальный, Мишка Попов в лесополосе возится с какой-то железякой, стучит но ней молотком. Флажок над комбайном — значит они ещё по старому ударники коммунистического труда! Вижу, Митроха остановил комбайн, насыпал четыре мешка зерна и спрятал в копну.

Митрохин голос из зала: «Какое твоё право не знаючи дела сразу брехать. Врёшь всё! Ты далеко тогда был и не мог видеть!»

Дед продолжает:

— Я всё примечаю. Не успел сообразить, вдруг вижу, что к этой копне уже крадётся наш учётчик Макарка Шаповалов.

Теперь уже из зала орёт Макар: «Гоните этого брехуна, что вы его слухаете? Там вовсе и не копна была, а так себе, мешки чуть притрусены соломой…» А дед опять продолжает своё:

— Огляделся он по сторонам и мешки перехоронил в лесополосе. Только ушёл, я перетащил их подалее и ветками прикидал. — В зале оживление. — Сам падаю на жеребца и махом в деревню за телегой. Думаю, — складу мешки, сеном завалю, как для коня прихватил. Ага… Возвращаюсь с телегой. Хвать, а мешков хрен да маленько. Спёрли. Вот вам и вся ассоциация с приватизацией.

Штурвальный, пэтэушник и бывший комсомолец Мишка Попов тоже стал оправдываться, кричит:

— Я мешки не брал, зря ты дед на меня думаешь. Я эту яму, у кривой берёзы, где ты спрятал мешки, и в глаза не видел…

И снова шум, крики. Новое всегда рождается в муках.

Работал у нас в краевом сельхозуправлении Анатолий Николаич Крапивин. Семья у него была хорошая, дружная. И жена умница, заканчивала аспирантуру и однажды на три месяца уехала в Томск, в сибирские Афины. Тут Новый год, а в управлении была традиция — коллективно встречать его в актовом зале. И всегда всё проходило нормально, а вот тогда случилась беда. Вернее, тогда всё прошло нормально, а беда открылась позже.

У нас в плановом отделе тогда работала Ирина Фёдоровна Жукова, лет тридцати пяти от роду. Женщина в самом соку, и всё у неё было: шикарная квартира, машина, дача, все пальцы в золотых перстнях. Не было только одного — мужа. Всё как-то забывала выйти замуж. Возможно потому, что долго придерживалась мнения, это хорошо, что мужа нет, никто не ноет, что голодный. Только после встречи Нового года, где-то в конце февраля, вдруг в партком треста приходит этот старший экономист Ирина Фёдоровна, и всех огорошила. Говорит:

— Вот моё заявление, разберитесь. На Новый год меня соблазнил и склонил к интимной любви член коммунистической партии Советского Союза, подлец и змей, Толя Крапивин.

— Он вас силой соблазнял? — Уточняет секретарь партбюро.

— Нет. Но он мне клятвенно обещал жениться.

— Неужели вы не знали, что он женат и у него двое детей?

— А это вы лучше у него спросите, почему он про них тогда забыл. А ведь он член ленинской партии и знал на что идёт.

— Всё понятно, — говорит наш секретарь, — не понятно только одно — что вы хотите от бюро? Наказать его по партийной линии или, как аморального типа, или взашей гнать с работы?

— Не-ет, — говорит Ирина Фёдоровна, — пусть он на мне женится. Как и обещал. А если нет, то я до ЦК партии дойду!

— И вы верите, что партбюро может в приказном порядке заставить Крапивина бросить семью с детьми, чтобы только на вас жениться? И все будут счастливы? Вы это серьёзно?

— Я не ослышалась? Это мне говорит партбюро управления? А как быть с моральным обликом коммуниста? Как всё увязать?

Ясно, что бабёнку заклинило на мужике и её не переубедить, но сигнал есть сигнал. Собрали бюро. И вот такой был расклад: за столом сидят суровые члены партии, рядом по коровьи вздыхает «невеста» Ирина Федоровна, а в углу на стульчике, блудник и позор всей партии коммунистов — сам-друг Крапивин. И вы не поверите, так как больштнство членов бюро были женщины, то партийные бабы вдруг навалились на жертву разврата, на Ирину Фёдоровну! Её и так недолюбливали, и тут уж отвели душеньку.

А как у нас могут возмущаться сердитые женщины, все знают. Крик подняли такой, что на проходной слышно.

Понятное дело, коммунист Крапивин от всего открещивался. Он только сейчас до конца осознал, во что по пьяни вляпался.

— Да я — говорит, — эту бабу, извиняюсь за выражение, эту лахудру вообще вижу в первый раз! Она что, у нас работает?

Только и Ирина Фёдоровна не дура. Просит пригласить на бюро техничку Козлову, кстати, члена партии. Она как раз на Новый год дежурила и видела, как Анатолий Николаич и Ирина Фёдоровна уединились в кабинете и предались преступной страсти. Послали за Козловой. Секретарь партбюро спрашивает её:

— А вы уверены, что они там занимались грешной любовью?

— Я что, — говорит техничка-коммунист Козлова, — или сама молодой не была? Или я не знаю, отчего так ахают и пыхтят? Ваш вопрос, товарищ секретарь, это наглая провокация.

— Возможно, они там шкафы передвигали.

— Ага! А для чего тогда замочная скважина? Или я что, дура?

Ну, ни стерва? А тут ещё Ирина Федоровна, как фокусник из рукава, достаёт козырные факты. Говорит, что подтверждением его полового влечения было то, что он ей после этой собачьей свадьбы подарил каракулевую шубу и югославские сапожки. Это ли не доказательство серьёзности намерений любовника!

Вот это она зря сказала, так как получился обратный эффект. Вместо сочувствия, все женщины бюро на неё окрысились и задохнулись от благородного гнева за гнусное предательство.

— И после этого ты его ещё позоришь?! Шуба и сапоги у тебя уже есть, а совести нет! Мы за ними годами в месткоме стоим в очереди, и ни один кобель не подарит. А тебе, как на блюдечке, и ты ещё губы раскатала — женись! Предала ты его с потрохами!

Ирина Фёдоровна видит, что тут правды не найти, злодею и выговор не светит, тогда она выкладывает свой главный козырь.