Ральф Дутли - Последнее странствие Сутина

Рай, знаете, всегда будет убогим. Он расположен у самых скотобоен. Сутин находит пристанище то у одного, то у другого.

Однажды в июле 1913 года, через месяц после водворения Сутина в странном Улье Буше, около полуночи в мастерскую, запыхавшись, вбегает Кико. Порывисто, будто дирижер, воздев правую руку к потолку, он объявляет:

Хаим, одевайся, быстро, мы идем в оперу!

В оперу? Выпил, что ли?

Это был канун 14 июля, национального праздника у французов. Кико узнал у кого-то на улице, что по случаю торжества в этот день дают бесплатное представление «Гамлета». Поющий Гамлет, Гамлет в опере. Он и теперь помнит, как они были взволнованы. Их пьяный восторг. Ничего не спрашивая, они выбегают из мастерской, он даже не снял забрызганную краской одежду. В четыре утра занимают очередь за бесплатными билетами, дурачатся на тротуаре, клянчат сигареты, кто-то дает им глотнуть из бутылки красного вина. Не чувствуют усталости, как будто само ожидание уже удовольствие. Очередь на тротуаре кажется бесконечной, разве столько народу поместится в Opéra .

Кико произносит его, это магическое французское слово. Кремень хочет забыть даже язык детства и пишет свое имя на французский манер с двумя надстрочными знаками – Krémègne и никак иначе. Внезапно они оказываются на широкой лестнице с огромными фонарями по бокам, волнение нарастает с каждой ступенькой, приближающей их к кассе. Что, если двойное окно сейчас закроется? – Билетов больше нет, попробуйте на следующий год! Но нет, они получают билеты, сжимают их в руках, как сокровище, и эта ночь накануне и само представление сливаются в памяти в единое целое.

Теперь, в катафалке, он помнит только их слепое возбуждение, зеленый и розовый мрамор, красный бархат, громадные люстры. Они пытаются расшифровать историю по табличке на стене, счастье тридцатипятилетнего, совершенно неизвестного архитектора Гарнье, сумевшего победить конкурентов, узнают имя Наполеона III, читают слова Second Empire [6] Вторая империя ( франц .). и другие непонятные вещи. Их приводят в восторг аркады и статуи снаружи Храма, танец, который они представляют.

Будто он построил оперу для нас одних, величайший театр мира, высотой в тысячу этажей, новая Вавилонская башня, и мы внезапно в самой ее середине.

Когда они оказываются внутри, их ослепляет огромная люстра весом в несколько тонн посреди потолка, она висит над ними, как тысяча звезд, пока наконец не угасает. «Гамлет» ошеломляет их, они забывают дышать. Когда представление заканчивается, медлительный колышащийся людской поток выносит их наружу, они садятся на тротуар прямо у великанской лестницы, обессилевшие от радости и возбуждения, несколько минут не могут произнести ни слова. Казалось, словно столица поприветствовала их этим «Гамлетом», из которого они не поняли ни слова. Как будто она протянула им руку и предложила чувствовать себя как дома. И это он сказал тогда Кико:

Если мы ничего не добьемся в этом городе, то мы действительно ничтожества, понимаешь. Ни на что не годимся.

И Кико, внезапно посерьезнев:

Республика, Хаим, пригласила нас на «Гамлета». Ты понимаешь? Здесь нет казаков, нет толп мародеров. Когда-нибудь нам перестанут сниться погромы. Но этот вечер останется с нами навсегда. В этом городе никогда не будет погромов, понимаешь…

И он вздрагивает, лежа в катафалке, услышав это пророчество. Они говорят о Минске и Вильне, хохочут, каким далеким кажется тот мир, с которым они окончательно развязались, они знают, что уже не может быть никакого возврата. Даже краснокирпичная Вильна находится теперь на другой планете. И все там представляется таким убогим по сравнению с этим «Гамлетом». Остаются лишь несколько обрывков песен.

И Кико, баловень судьбы, заведет с Розой детей, будет рисовать яркие пейзажи, роскошные натюрморты, сияющие цветы и женщин, гимны радости и свету. Будет годами ходить в чудных туфлях разного цвета, одной красной и одной желтой, которые найдет на блошином рынке. Роза станет принимать у себя и угощать всяческих русских сумасбродов – нигилистов, анархистов, ниспровергателей, они будут передавать ей свои сумбурные трактаты, и мастерская Кико попадет под наблюдение полиции, в Улье тоже имеются шпики, приглядывающие за этими иностранцами из Восточной Европы. Но в картотеке его обозначат лишь мягкой формулировкой как «неопасного большевика».

Сутин же не станет ни тем ни другим, ни семьянином-большевиком, ни вестником радости, а только лишь посланником стыда за то, что он появился на свет, и ему никогда не избавиться от ярлыка художника безнадежного несчастья. Но суть не в счастье или несчастье. Суть – в цвете и отсутствии цвета. В белизне с синими и красными прожилками. В бирюзе, веронской зелени, шарлахово-красном и цвете крови. Суть – в смерти цвета, который не способен умереть, и в воскресении цвета. В красках, чересчур обильно, волнами и шрамами покрывающих холст, в муках и торжестве цвета.

Цвет – это не примирение с действительностью, нет, если вы думаете, что черный и белый – это грубая действительность, а цвет – это рай, то – нет, все опять-таки совсем не так. Своевольный цвет не подчиняется никаким законам, он – сам бунт и воскресение материи и плоти. Рай будет белым, он не знает красок. Но какова его цена.

Они прибыли к заветной цели, Гамлет сопроводил их на свободные места, и они были готовы заслужить право находиться в центре мира, стать достойными этого города. Даже если тот порой косо посматривает на чужаков – на улице, в префектуре полиции, где ему нужно зарегистрироваться и ходатайствовать о виде на жительство, нескладно бормоча несколько заученных слов. В лице ворчливых торговок на площади Конвансьон. Они постоянно околачиваются там, нетерпеливо ждут закрытия рынка, чтобы подобрать овощные отбросы.

Эй вы, не хватайте, это для моих кроликов! Вас сюда приглашали?

Обрывки капустных листьев, мороженая картошка, вялая свекла, из всего этого они, вернувшись в Улей, наготовят суп на целую вечность в большой чугунной кастрюле. Иногда кто-нибудь из них сходит на скотобойни, откуда ночью доносился рев животных, выпросит мозговую кость, которую они положат в суп для навара, или комок загадочных извитых внутренностей; за два су продаются консервные банки с бульоном, и у кого хватит терпения до закрытия рынка, сможет продержаться несколько дней. Шагал учит их правильно делить селедку, голову на первый день, хвост на второй, в придачу – хлебные корки, стакан чая.