Чжан Цзе - Тяжелые крылья

— Ладно, — сменил он гнев на милость, — запомни до следующего раза, а сейчас подбери-ка окурок да брось его в урну!

Парень послушался, посмотрел исподлобья на своего благодетеля, сел на велосипед и покатил.

У Годун удивленно повернулся к Ли Жуйлиню:

— Старина Ли, ты что-то…

— Ну а почему обязательно с него начинать? Мы сперва начальников потрясем, это ведь их изобретение, правда?

Несколько молодых рабочих условились сразу после обеда переговорить по одному «важному делу». Поели, вышли, а Ян Сяодуна почему-то нет. Куда же он делся, может, обедает еще? Вернулись к столовой, глядь: Ян Сяодун, подбоченясь, стоит в дверях и разговаривает с Люй Чжиминем. У того на носу модные зеркальные очки, глаза как у стрекозы, но вид понурый и растерянный. А Сяодун брови нахмурил, губы поджал — не поймешь, то ли ругает человека, то ли дурака валяет. У Бинь сразу почувствовал, что это неспроста, однако крикнул беспечным тоном:

— Ну вот, набили брюхо, а теперь застряли!

Ян Сяодун повернулся и, по своему обыкновению, рубанул с плеча:

— Здесь весь завод на обед собирается, но вы поглядите, много ли тут людей в зеркальных очках? — Он снова зыркнул на Люй Чжиминя. — Кроме тебя всего двое, и ты знаешь, что они за птицы. — Он еще больше посерьезнел. — Добром говорю, в нашей бригаде такого не разводи! Ты что за человек, в конце концов, за кем гонишься, кому подражаешь?

— Ладно, спрячь ты эту игрушку, не томи! Тоже мне, «фальшивый эмигрант»! — прошипел У Бинь и сорвал с Люй Чжиминя очки.

Гэ Синьфа, прищурившись, взглянул на небо. Собственно, прищуриваться было незачем, потому что солнце целый день скрывалось за серыми облаками и клубами дыма.

— При солнце носи на здоровье, — сказал он, — но зимой-то они к чему?

— Когда вы меня выбирали бригадиром, — продолжал Ян Сяодун, — я сказал вам: все вы, тринадцать человек, будете моими заместителями. Если в бригаде что случится, попробуйте представить себе, что бы вы сделали на моем месте, и все пойдет как по маслу. Ты ведь тоже согласился?

Люй Чжиминь кивнул. Ян Сяодуну он никогда не противоречил, потому что для молодых людей самое главное — справедливость. Сейчас Ян его ругает, но однажды он заступился за Люя перед начальником цеха, когда тот выговаривал парню за узкие брюки: «Да, их любит носить шпана, однако это вовсе не значит, что человек в таких брюках обязательно плох, а в замасленной робе обязательно хорош!»

Что же касается раздоров Люй Чжиминя с отцом, то трудно сказать, кто из них прав. Старик небось мало что соображает, жалуется на сына каждому встречному: дескать, он постоянно дерзит старшим, по утрам встает с трудом, воду из таза после мытья за собой не выливает, а оставляет неизвестно на кого. Человек не заметит, заденет таз — и грязная вода на полу. Вечером сын возвращается поздно, врет, будто на заводе дела. А в кровати под матрацем зачем-то прячет большой нож — не иначе как хочет отца прирезать. Недавно притащил домой новый таз и махровое полотенце — может, украл? В общем, старик все время думал о сыне дурно, а тот разобиделся и стал еще своенравнее. Отношения у них вконец испортились.

Ян Сяодун хоть и не верил болтовне старика, но и Люй Чжиминя осуждал за то, что тот цепляется к отцу. Он терпеть не мог всякие дрязги, из-за которых люди друг друга растерзать готовы. Лучше уж спокойно возрази, а еще лучше — объясни. В общем, Люй чувствовал, что бригадир к нему неплохо относится. Таких начальников поискать!

— Ладно, если еще раз надену эти очки, можешь их вовсе отобрать! — сдался Люй Чжиминь. Зачем из-за всякого барахла ссориться с бригадиром?

— Отбирать не стану, а растоптать растопчу! — недвусмысленно пообещал Ян.

У Бинь сунул очки в руки Люй Чжиминя и обратился к бригадиру:

— Ты зачем нас созвал?

Ян Сяодун вытащил из кармана горсть бумажек, которыми они кидали жребий: где отметить только что полученную премию в пятьдесят юаней за образцовое содержание станков. Бумажек было четырнадцать, и на тринадцати из них написано: «Ресторан «Свежий ветер».

— Ишь ты, даже в таких мелочах у нас почти полное единство! — удивился У Бинь.

— Завтра ведь начинается новый, восьмидесятый год, — сказал бригадир, — после обеда не работаем, будем проводить уборку, а тебя и Гэ я отпущу, чтоб заняли для всех места и заказали еду. Вы ведь народ опытный, так что сами сообразите. Пятьдесят юаней и на еду, и на вино хватит. А мы часа в три закончим, цех запрем — и к вам.

— Ты еще не забыл тот случай? — смущенно спросил Гэ Синьфа.

— Любой опыт рано или поздно бывает полезен, все зависит от времени и места. Теперь вот пригодился и ваш.

Все засмеялись.

Дело в том, что в прошлый раз, когда давали квартальную премию, бригадир специально предупредил У Биня и Гэ Синьфа:

— Смотрите, чтоб в рабочее время не шлялись по харчевням!

Это предупреждение было далеко не лишним, Ян вообще никогда не высказывался зря. Гэ Синьфа и У Бинь были знаменитыми гурманами, все свои премии проедали, и бригадир часто подтрунивал над ними: «Ну что, опять в ресторан? А жениться на какие шиши думаете, чем семью будете кормить?» При этих словах Гэ Синьфа каждый раз с сомнением мотал головой: «А я и не собираюсь жениться, семья слишком сковывает! Ну вот скажи, ты же сам холостяк, разве тебе не вольготно?» Ян Сяодун задумчиво прищуривался: «Вольготно. И все-таки в этой свободе есть горчинка. Холостому жить тоскливо». «Сегодня мы холостые, а завтра женатые! — возражал У Бинь. — К тому же гуляем мы не больше чем раз-два в месяц». «Конечно! — присоединялся к нему Гэ Синьфа. — И что толку в деньгах, когда без жилья все равно не женишься. Вон, погляди на Суна, чуть не на брюхе ползает перед начальством из-за комнаты…» «А я его с невестой скоро на стол к начальнику цеха положу! — подхватывал У Бинь. — Старый прохиндей. Сам небось давно женат, уже двух щенков народил!» — Он всегда вспыхивал, когда вспоминал, что у Суна нет своего жилья. «Не надо так говорить, — урезонивал их Ян Сяодун. — Цехом наш начальник управляет неплохо: не жульничает, властью не злоупотребляет, даже груши и яблоки, которые нам поставляют из деревни, себе почти не берет, боясь нарушить закон. Такого начальника беречь надо! А прав у него совсем немного, он ведь «чиновник с кунжутное семечко» [16] Седьмая, низкая категория чиновника в старом Китае. . Чего с него взять?» «Он должен по крайней мере уважать нас, — продолжал возражать У Бинь. — А то Сун подходит к нему насчет комнаты, так он даже не глядит на него, газеты или объявления читает. Помаринует Суна как следует и спрашивает: «А тебе сколько лет, что так торопишься жениться?» Сун отвечает: «Двадцать семь. Ведь вы в прошлый раз уже спрашивали». Вот как этот начальничек смотрит на нас, рабочих, а мы, между прочим, его подопечные, он должен о нас заботиться! Недавно я читал роман о военном времени, так там один комиссар, назначенный в полк, за три дня запомнил имена всех солдат — больше тысячи человек, — а через неделю уже знал, что у них за семьи. Нам такое и не снилось, хоть у нас в цеху не больше трехсот рабочих…» «Ну, это в романе!» — вставил Гэ Синьфа. «Не перебивай, а слушай. В общем, У Годун говорит: «Ты еще молод, у нас в цеху есть холостяки и за тридцать, так что подожди несколько лет. Партия и правительство сейчас выступают за поздние браки, и ты как представитель рабочего класса должен прислушаться к требованиям государства!» — «Будь я на месте Суна, я бы спросил этого трепача: «А ты сам во сколько лет женился? Нечего мне тут заливать!» — «Увы, Сун слишком робок, он сказал только: «У меня все по-другому, надо жениться поскорее». И что же, вы думаете, ляпнул У Годун? Всегда в людях одно дурное видит! Сразу стал допытываться: «Ты что, натворил что-нибудь?» — «Черт его побери! Будто не знает, что Сун всегда все делает по-хорошему! И такие, как У Годун, еще других воспитывают, в партбюро заседают! Никогда он о нас по-настоящему не заботился, даже за людей не считал. Ни к кому у него душа не лежит. А еще не мешало бы понимать, что мы имеем право и жениться, и мнения свои высказывать, и жилье получать, и в ресторанах есть… Можно подумать, что мы — просто объекты его диктатуры или он — наш надсмотрщик». — «Нет, Сяодун, ты не прав. Хороший начальник следит не только за производством, но и за тем, чтоб сердца его подчиненных сливались воедино — ну вот как ты. Ты с рабочими всегда вместе, и все готовы слушаться тебя, даже если устают. В конце концов, человек — это человек, а не скот, ему нужны тепло, сочувствие, забота. От них рождаются такие силы, каких ни деньгами, ни приказами не добьешься!»