Чжан Цзе - Тяжелые крылья

Ся Чжуюнь очень смеялась: «Не иначе как эта женщина позвала тебя на свидание! То-то ты так разбежался…» Он вдруг вспылил: «Не могу понять, что ты за человек, а ведь уже не девочка!» — Он так хлопнул дверью своей комнаты, что стены затряслись и посыпалась штукатурка.

Ся Чжуюнь потом стояла у его двери, стучалась, кричала и перебудила весь дом.

Во время «культурной революции» их няню забрали цзаофани, мама и отец пропадали на работе, так что хозяйством в доме пришлось заниматься Фанфан — старшей сестре Юаньюань. Однажды на праздник она купила живую курицу. Нужно было ее зарезать, и Фанфан решила сделать это сама. Взяла тупой и ржавый нож для резки овощей, схватила курицу и, зажмурив глаза, полоснула птицу ножом по шее. Курица тут же вырвалась и как сумасшедшая стала бегать и летать по двору. Она явно не собиралась умирать. Девочки помчались в дом и закрыли все двери и окна, боясь, что курица заберется внутрь. Тогда Чжэн Цзыюнь взял опасную бритву, поймал курицу, крепко сжал ей шею и быстрым движением отсек голову, так что и крови не показалось. На лице его было странное выражение, как будто он что-то усилием воли подавил в себе. Напряжение, с которым он убивал, а затем разделывал курицу, могло показаться смешным. Но Юаньюань не смеялась — это была все-таки смерть, над которой нельзя смеяться.

А еще в те времена, когда им приходилось хозяйничать самим, отец как-то показал ей в кухне банку и сказал:

— Видишь? В этой банке стиральный порошок. Не вздумай принять его за соль!

Но в один прекрасный день он жарил овощи, не успевая их мыть, резать, поливать маслом, и в конце концов посолил как раз из той банки. Потом, будто присутствуя при испытаниях новой заводской машины, заложил руки за спину и спросил:

— А почему они пенятся, откуда пена? Или они всегда пенятся после того, как посолишь?

И все-таки он не убрал эту злосчастную банку, да и другие не решались к ней прикоснуться.

Юаньюань испытывала некоторое беспокойство: до конца ли она понимает своего отца? Только здесь, на симпозиуме, она увидела его в истинном свете — горячим, ищущим, упорным. Девушка повернулась к Е Чжицю, глаза которой восторженно блестели за стеклами очков. Та почувствовала, что Юаньюань смотрит на нее, и повернулась.

— Какой хороший у тебя отец! Тебе надо беречь его.

В ее словах сквозила тревога, как будто она знала, что Чжэн Цзыюнь нигде — ни на работе, ни дома — не находит настоящей поддержки. Почему эта женщина, у которой никогда не было семьи, сумела лучше дочери и жены разобраться в том, что происходит с Чжэном? Е Чжицю разгадала мысли Юаньюань:

— Такой человек, как твой отец, принадлежит не только себе и своей семье, но и обществу.

Неужели папа так нужен всем этим чужим людям? На нескольких магнитофонах записываются сейчас его слова. Чэнь Юнмин сидит, наклонившись вперед и вытянув, как гусь, шею. Волосы у него с проседью, но это его совсем не старит, а наоборот, делает красивее. Глядя на него, можно быть уверенным, что он никогда не пойдет на мировую со всякими приспособленцами.

Ян Сяодун наклонил голову, рот приоткрыт, словно у мальчишки. Старшее поколение плохо понимает таких, как он, считает, что им нужны только гитары да брюки дудочкой… Вопрос в том, сможет ли общество предложить им что-то новое, способное их увлечь.

А вон пожилой мужчина, аккуратно подстриженный, важный и строгий — должно быть, какой-нибудь профессор университета. Хмурится, точно слушает неправильный ответ студента. Может, ему не нравится что-то в словах Чжэн Цзыюня?

Больше всех бросается в глаза У Годун. Он похож на верующего, который свято заботился о своей чистоте и вдруг упал с небес на грешную развратную землю. Ему, наверное, кажется, что он сходит с ума. Глаза бегают в панике, как будто ищут дверь, через которую можно убежать. Комедия!

Е Чжицю жалела, что здесь нет Мо Чжэна, он смог бы шире взглянуть на мир и понял бы, что у страны все-таки есть надежда.

Чжэн Цзыюнь сидел, облокотившись обеими руками на стол, отчего плечи его высоко поднялись и были похожи на крылья, а сам он — на птицу, готовую взлететь. Он побеждал, терпел поражения, разбивался в кровь, но сейчас снова был готов к полету, несмотря на возраст, на то, что силы уже иссякли. Ему не перелететь через высокую гору, через океан, но он может позволить себе умереть на вершине горы или посреди бескрайнего простора океана. А разве это не мечта всякой гордой и смелой птицы?

Лицо горит, голова и все тело отяжелели, и только сердце дает о себе знать: оно похоже на изнеженную женщину, которая не терпит, чтобы о ней забывали, и каждую секунду заявляет о себе. Чжэн Цзыюнь уже сидел в машине. Без особой связи с предыдущим он думал, что настанет время, когда можно будет вымыть холестерин из всех кровеносных сосудов — как сейчас очищают на электростанциях котлы от всякой накипи…

Чжэн закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. В машине он больше, чем где-либо, мог оставаться самим собой, даже больше, чем дома. Здесь он не должен никому угождать, перенапрягаться, ломать себя… Не должен… Это его раковина. Каждый должен иметь свою раковину.

Его шофер, старина Ян, понимает его. И старается всегда без лишней суеты позаботиться о нем. Он не бросает удивленных взглядов, не спрашивает, как другие, почему сегодня Чжэн так сильно хлопнул дверцей, почему вдруг нужно возвращаться с полдороги… Машина у Яна всегда в порядке, на ходу, и водит он ее спокойно, плавно. Недавно, едва отобедав, Чжэн Цзыюнь услышал стук в дверь. Кто осмелится потревожить его дома во время отдыха? Оказалось, это Ян. Чжэн Цзыюнь пригласил его в комнату, но тот отказался и, стоя в дверях, промолвил: «Если у вас будет какое-нибудь дело, вызывайте мою машину, ладно? А то мои домашние уже несколько раз говорили мне, что вы ездите на велосипеде. Кто просто гуляет или в кино идет, тому велосипед не нужен!»

Это была самая длинная речь старины Яна.

Чжэн Цзыюнь был тронут и ничего не сказал, только похлопал шофера по широкому плечу и улыбнулся. Он чувствовал, что и не надо ничего говорить. Рассыпаться в благодарностях? Вроде бы неуместно. Согласиться с Яном? А вдруг когда-нибудь понадобится машина для поездки в ресторан? Чжэн не любил панибратства с простыми людьми и сейчас ощущал некоторую неловкость, точно на сцене.

Машина притормозила. Не на красный свет, а потому, что на дороге яма. Чжэн Цзыюнь почувствовал легкий толчок. Он открыл глаза — улица, спешат люди, вокруг нескончаемый поток машин.

Поворот направо, объехали автобусную остановку. У дверей автобуса давка, все торопятся войти. Два полных человека столкнулись в дверях и не могут двинуться ни вперед, ни назад. Толпа смотрит на них и волнуется. Наконец какой-то парень проталкивает их в автобус. Если бы не это замешательство, все бы давно сели.