Чжан Цзе - Тяжелые крылья

И… проснулся.

Вот такой был сон. Разве станешь его кому-нибудь рассказывать?

У Годун тяжело вздохнул. Его взгляд упал на маленький белый стул у окна, где сидел этим утром Ян Сяодун, пришедший его проведать. Ян Сяодун теперь стал начальником цеха. Быстро в гору, однако, двинулся. А какой из него начальник? И сидеть-то не может по-человечески. Раскорячил ноги, уселся, как на бревно, передние ножки стула задрал, а спинкой к стене привалился. Стул все скрип да скрип. У Годун даже разговаривать не мог спокойно:

— Сяодун, ты бы сел нормально. Сломаешь же.

Как ни странно, тот сразу послушался. Ни слова не говоря, повернул стул спинкой вперед и снова сел верхом. О господи, это же стул, а не осел! А еще, видите ли, начальник цеха! Он — начальник, а кто будет отвечать за идеологическое воспитание? Говорят, Чэнь Юнмин сказал: «Пусть Ян Сяодун пока и займется».

Не член партии! Он станет других воспитывать, а его самого кто?!

— Ну, что нового на заводе?

У Годун, находясь в больнице, думал больше всего не о детях или жене. Что о доме-то беспокоиться? Это — женское дело. Тем более что его Лю Юйин — и мать, и жена прекрасная. Дети сыты, одеты, здоровы, чего еще надо?

Нет, он больше всего тревожился за свой цех. Там ведь у каждого рабочего свой характер, а для любого дела нужен глаз да глаз.

— На Первое октября [39] Годовщина образования КНР (1949). устроили танцы.

Новоявленный начальник цеха как нарочно выбрал, чем побольней задеть его.

— Танцы?! — У Годун тотчас оторвал голову от подушки. — Кто организовал?

— Комитет комсомола. — Ян Сяодун поскреб подбородок пальцем, кося глазами на У Годуна. А в глазах его ясно читалось: «Чему ты, собственно, удивляешься?»

— И партком разрешил? — Против этого восставало все нутро У Годуна.

— Еще бы! Сам директор предложил. — Ян Сяодун так легко отражал все его наскоки, будто держал в руке волшебный меч. Ну дела! Мало им безобразий. Лягушачьи очки, брюки-дудочки, магнитофоны, а теперь еще танцульки! Совсем замечательно! Ох, чем дальше, тем больше беспорядка. У Годуну не верилось, что на всем заводе не отыскалось ни единого здравомыслящего человека, способного возмутиться.

— А как массы прореагировали?

— Что массы? Им весело было очень, директор сам танцевал… Инженеры и техники — вот танцуют! Не то что мы, прыгаем да трясемся. Все, конечно, было культурно, как полагается… А директор с женой — ну давали! Так плясали фокстрот — по всему залу скакали… Директор сказал, чтобы каждый принарядился; кто хочет, пусть надушится духами, одеколончиком… Если девушку приглашаешь — чтоб вежливо, красиво: говорить ей «прошу вас»… И еще он сказал, что на танцах невесту искать удобно: приглянулась какая — вперед!.. По-моему, точно: гораздо свободнее держишься, чем когда знакомит кто-то. — Ян Сяодун был явно доволен, косматые его брови то и дело подпрыгивали. Все другие больные внимали его рассказу, как зачарованные. Кто хихикал, кто прищелкивал языком. Тот, что преподавал в институте, сказал:

— Да, танцы — действительно одна из культурных, прогрессивных форм общения. Трудно сказать, почему кое-кто считает их питательной почвой для распространения пошлости и хулиганства. Это мнение безосновательно. Хулиганство как раз и порождается бескультурьем, отсутствием условий для нормального духовного развития…

Ладно, его слова можно не брать в расчет, интеллигенция падка на разные буржуазные веяния. Стоит только послушать, какие он песни по радио выбирает: «Ах, былую любовь не вернуть…» и тому подобное. Ну, а если девушка, скажем, идя на танцы, взяла у кого-нибудь драгоценности, чтобы, как говорит директор, «принарядиться», а там потеряла! Что делать? Расплачиваться, конечно. Всю жизнь положить на это. А из-за чего? Из-за танцев! Так зло это все-таки или нет?

Зонтоправ подал голос:

— Точно! Правильно говорите!

Ну, этот-то каждой бочке затычка. Продавец мясного отдела проговорил:

— Что за духовное развитие? Не верю я в эту чертовщину. А верю, что человек без мяса и трех дней прожить не может, тоска его берет! — Он засмеялся, тряся могучими телесами. Даже койка тряслась вместе с ним, издавая противное дребезжание.

У Годун подумал: «Надо бы еще выяснить, сколько ты каждый день покупаешь мясных «отходов» — по дешевке, да самые лакомые кусочки. А может, врачи ошиблись в диагнозе и у тебя ожирение печени?»

Был еще в палате старичок — делопроизводитель из какой-то конторы. Близорукостью не страдал, но, читая газеты или разглядывая принесенное медсестрою лекарство, прямо к самым глазам подносил их, словно не смотрел, а обнюхивал. И когда разговаривал с кем-то, казалось тоже, что не слушает, а принюхивается. И вот он, засопев, сказал:

— Храбрец, я вижу, ваш директор! Он что, газет не читает? Этот год — не то что прошлый. Уже несколько раз печатали письма читателей против танцев. Если где и проводят сейчас танцульки, то тихо, без шума лишнего. Не заметили? Явно какая-то кампания готовится.

Стариканчик-то, пожалуй, прав. Видно, нос по ветру держит. Люди этого сорта, стоит что-нибудь похвалить в газетах, тут же тянут обе руки в поддержку, даже если вчера еще возмущались по тому же поводу, ногами топали. По всему видать, он из породы «чего изволите». Скользкий тип.

У Годуну стало тревожно за Чэнь Юнмина. Так самозабвенно работать, себя не помня, а потом вдруг погореть из-за какого-то пустяка, не обидно ли? Чэнь всю душу вложил в работу, у него было много качеств, за которые У Годун глубоко уважал его. Ведь нельзя же перечеркивать все достоинства человека только из-за того, что тебе не нравятся некоторые его поступки.

— А что в цехе?

— Да так, ничего особенного. Разве что Вэй и Цинь на фрезерном разделились. Им разрешили самим подбирать себе сменщиков, вот они и составили смену по-новому.

— Почему? Они же примерно равны по квалификации. Отчего им не работать на одном станке? — То, что рабочим позволяют своевольничать, опять вывело У Годуна из равновесия.

— У них давно дело не ладилось. Вэй говорил, что Цинь плохо работает, а тот Вэя винил. И работа шла через пень колоду. Сейчас сами нашли себе напарников, успокоились и работают превосходно.

Новый начальник цеха заметил, что У Годун опять недоволен. Интересно, бывает ли он доволен чем-нибудь вообще? Ян Сяодуну его даже жалко стало. Ничего удивительного, что у таких людей печень заболевает: ведь дни настали — живи да радуйся, а они все терзаются, бедолаги, все им не по душе. Ну что сами терзаются — полбеды, они ж и других терзают, тоску наводят. Как им тяжко, наверное. Несомненно, такие мысли Ян Сяодуна взросли на почве, удобренной «анархистскими» рассуждениями Чэнь Юнмина.

Зонтоправ соскочил с кровати.