Сарина Боуэн - Полутона

Несу два стаканчика своим друзьям.

– Ура! – говорю я, отдавая Авроре и Джессике. – Рада, что вы обе здесь.

– Спасибо, – говорит Джессика. По крайней мере мне больше не нужно гадать, почему Джессика так холодно ко мне относилась. Надеюсь, теперь это изменится.

– Я позову Джейка. Мы сядем рядом с вами, – говорю я.

На моем пути в конец салона Нора хватает меня за руку. Когда я останавливаюсь, она указывает подбородком на Джейка и делает большой палец вверх.

– Он очень милый.

Я улыбаюсь ей.

– Я тоже так думаю.

Взяв Джейка за руку, прошу его пойти со мной и сесть впереди.

– Конечно, – говорит он.

– Эй, Рейчел? – спрашивает отец.

– Да?

– Помнишь мелодию, которую мы репетировали на прошлой неделе?

– Да, – отпускаю руку Джейка, чтобы взяться за поручень, когда автобус делает поворот. – А что?

Рука отца перебирает струны акустической гитары. Я уже привыкла к этому звуку. Слышу его постоянно.

– Хочу записать ее дуэтом. Просто подурачиться, знаешь? Если я найду звукоизолированную комнату в колледже, споешь со мной?

– Конечно! Обсудим это позже?

Он смеется.

– Ладно. Иди.

И я иду.

Саундчек перед концертом Фредерика длится целую вечность. Но нам все равно. Мы с друзьями коротаем время на мешковатом старом диване, который обнаружили за сценой.

– Прямо как дома, – замечает Аврора. Я начинаю привыкать к тому, что моя соседка и Джессика вместе. А еще лучше то, что Аврора не хандрит.

Я примостилась на подлокотнике дивана, а остальные заняли сиденья.

– Теперь на ДПО нам не хватит места.

Джейк обнимает меня за бедра и сажает себе на колени.

– Конечно, хватит. Видишь?

– Слова человека, который не хочет нам помогать тащить новый диван по лестнице.

Генри останавливается перед нами, в его руках конверт.

– Партер или балкон? – спрашивает он. – У меня есть на третий ряд, левая сторона.

– Партер, пожалуйста, – отвечаю я. Этот концерт будет отличаться от предыдущего всем, чем только возможно.

Генри отсчитывает четыре билета и протягивает мне.

– Да, и еще, – отдает два ключа от номеров в отеле.

Я смотрю на них в своей руке.

– Проблемы? – спрашивает Генри.

– Ну… Поделить комнаты стало сложнее. – Имеет ли вообще смысл размещать Джейка и Джессику в одной комнате? Зачем?

Генри фыркает.

– Это один из тех моментов, Рейчел, когда ты должна задать себе вопрос: «Что бы сделал Фредди?» Решай проблемы так. Я всегда так делаю. – Он уходит, напевая себе под нос.

Отличный совет. Так что я отдаю один номер Авроре и Джессике, а в другом собираюсь устроить нам с Джейком пенную ванну. Это решение устраивает всех, насколько я понимаю.

Перед концертом все вместе ужинаем в приглушенном свете бара в отеле, передавая друг другу тарелки с морепродуктами и пастой. Пока Джейк держит мою руку под столом, Джессика расспрашивает барабанщика об ударных инструментах, а Эрни и его девушка рассказывают длинную историю о том, как они забыли ключи в закрытом автомобиле у аэропорта.

– Нужно было ехать на кабриолете, – замечаю я.

Только Фредерика не хватает, потому что он никогда не ест перед концертом. Когда девушка Эрни уходит, чтобы подготовиться к шоу, я подхожу к Эрни.

Он отодвигает для меня стул.

– Как дела, детка? Каталась на лыжах после нашей последней встречи?

– Нет, – говорю я. – Но у меня будет шанс в следующем году. – Катание на лыжах с Джейком – одна из тех вещей, которых я не могу дождаться.

– Так и думал. – Эрни тоже пьет диетическую колу, потому что никто из них не пьет перед концертом. – А еще слышал, ты пела «Застывшее мгновение». Фредди сказал, ты произвела фурор.

– Он не объективен. – Но приятно представлять, как мой отец хвастается Эрни, точно как любой другой родитель. Я наклоняюсь к нему. – Я нашла стопку фотографий, которые ты сделал. Месяц назад. У меня не так много ее фотографий, так что… Спасибо тебе.

Эрни меняется в лице. Ерзает на стуле.

– Не знал, что они сохранились.

Я смотрю на него и вижу на его лице кое-что, чего никогда не замечала раньше. Сожаление. Одна деталь встает на свое место в этот момент, и я начинаю понимать чуть больше о том, что случилось много лет назад.

Эрни тоже ее любил.

Сидя на стуле, он подпирает рукой подбородок. Если только я не ошибаюсь, он тоже поучаствовал в расставании моих родителей тогда.

Мое сердце пропускает удар. Но я ведь знаю, Эрни хороший парень. И Фредерик хороший парень. Моя мама тоже была хорошим человеком. Но даже при этом между ними было столько ссор, столько обид, что их союз не удалось бы склеить.

Какая жаль.

– Ей просто не повезло, – говорю я, повторяя слова Авроры.

Эрни кивает.

– Ей, а значит, и тебе тоже. – Его взгляд застыл на поверхности стола.

Я замечаю мерцающее пламя свечи и своих друзей, собирающихся у другой стороны стола.

– Знаешь что, Эрни? Я не чувствую себя невезучей сейчас. – Погодите-ка, я только что дважды употребила отрицательную форму. – Чувствую себя везучей вообще-то.

Эрни обнимает меня одной рукой.

– Детка, эти слова делают меня счастливее, чем ты думаешь. – Он мягко ударяет своим стаканом колы о мой и делает очередной глоток.

Наблюдать за представлением своего отца из зала – совершенно новый опыт.

В тот самый момент, когда он выходит на сцену, я замечаю, как толпа обступает меня, словно волна, словно какое-то доброе существо. Словно пять тысяч человек договорились о всеобъемлющей любви.

Он отдает нам себя всего, его пальцы перебирают струны с нечеловеческой скоростью, а зрители возвращают ему эту любовь, за возможность выразить которую заплатили по тысяче долларов каждый. Каждый раз, когда Фредерик начинает песню, зал разрывается от оваций.

Живой концерт – нечто совершенно отличное от студийных треков, которые я привыкла носить в кармане. Акустика на концерте гремит и гудит, ее не редактировала и не балансировала команда профессионалов на студии. Я слышу шум лада на бас-гитаре Эрни и как мой отец периодически делает вдох за микрофоном. Вижу пот и усилия, и упавшие медиаторы – часть процесса.

И все равно это идеально. Идеально, громко, сложно и реально. Толпа стоит, качаясь вокруг меня. Джейк обнимает меня за талию и целует мое ухо. Пульсация колонок смешивается с теплым биением моего сердца.

Отец надо мной отыгрывает на гитаре ритм «Больше меня», хмурясь. Он в буквальном смысле стоит на пьедестале, на метр выше уровня глаз. Как невероятно, должно быть, стоять там и слышать, как люди кричат твое имя. Ощущения от этого наверняка остаются надолго. Человек может сделать много глупых поступков за свою жизнь, и все равно люди будут выкрикивать его имя и бросать к его ногам цветы.