Гюнтер Бройн - Буриданов осел
- Название:Буриданов осел
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Прогресс
- Год:1970
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Гюнтер Бройн - Буриданов осел краткое содержание
Буриданов осел - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
А читатель его еще не знает.
Со стороны автора это благородно. Ибо есть имена, незаслуженно бросающие тень на своих владельцев или вызывающие сомнительные ассоциации. Сочинители романов это знают и потому придают большое значение выбору имен для своих героев, знает и читатель, что Вильгельм Мейстер или Маске, Тонио или Вайхмантель [14] Герои произведений немецкой литературы: дилогии Гёте о Вильгельме Мейстере, комедий Карла Штернгейма «Штаны» (1911), «Сноб» (1914), «1913» (1915), новеллы Томаса Манна «Тонио Крёгер» (1903), романа Гюнтера де Бройна «Ущелье» (1963).
зовутся так не случайно. Назвать ее Клаудией, Катариной, Беттиной или, может быть, лучше Анной было бы выходом из положения, но долг хрониста запрещает такой выход. Поэтому лучше поговорим об Эрпе, который в 19 часов принял решение не только окончательно объясниться, но и купить водку (как средство вначале тонизирующее, а потом заглушающее боль), однако появление Аниты поставило последнее намерение под угрозу, ибо он (блюдя честь фрейлейн Бродер) считал невозможным на глазах у Аниты зайти в винный магазин. И Эрп ответил, что, к сожалению, сегодня он в город не едет, и предложил довезти ее до трамвайной остановки, на что она с явным неудовольствием согласилась. На улице Анита злилась, что никто не обращает внимания на то, как элегантно она садится в машину. Она вообще, кажется, много злилась: на своих юных поклонников, которых называла дураками (что, по-видимому, было синонимом застенчивости), на непродолжительность поездки и молчаливость Эрпа и на его вежливый отказ заглянуть с ней в ресторанчик. У трамвайной остановки, когда машина затормозила, она вдруг заинтересовалась техникой, потребовала, чтобы ей объяснили включение, и в слове «сцепление» нашла нечто забавно-двусмысленное, захотела покрутить руль, мягко прислонилась к Эрпу, который невольно вспомнил про особый, в форме бутылок, сорт груш (Ван Марум, про который он вычитал в справочнике садовода), росших перед кухонным окном в Альт-Шрадове. Лишь после третьего напоминания Анита, надувшись, вылезла. «Пока, до скорого!» Из ближайшей телефонной будки он позвонил Элизабет. В дежурном магазине у вокзала Фридрихштрассе ему пришлось долго ждать. А когда подошла его очередь, он обнаружил, что нет портфеля. Он забыл его в библиотеке, и пришлось обе бутылки нести в руках. Машину он оставил на площади Монбижу и дальше пошел пешком. В парадном он встретил Аниту. Его оправдания прозвучали жалко. «Ишь ты!» — только и сказала она и заперла за ним дверь.
Пора активнее ввести в действие Элизабет.
Но как? Ничего труднее нет во всей этой истории.
Может, быть, так: на бабушкиных комодах часто лежат причудливо зазубренные раковины. Стоит приложить отверстие к уху, как слышишь шум. Потрясешь раковину — пустая. Посмотришь внутрь — темнота. Но таинственный шум продолжается. Такой была Элизабет.
Так говорил о ней Эрп!
Что-то таинственное было в ней. Если спрашивали людей, знавших ее, красива ли она, они долго медлили с ответом, потом отвечали: «Да» — и пытались объяснить: своеобразная, спокойная, сдержанная, неброская красота. Но каждый, кто видел ее, сразу чувствовал, думал, знал, говорил: она добра.
Как рождался этот вывод, никто не знал.
Иные говорили: бесстрастна, один даже сказал: целомудренна. Но вероятно, разгадка ее таинственности заключалась лишь в том, что она чаще других была тиха и приветлива.
Она была на редкость замкнутой.
Но это мало о чем говорит. Замкнуть можно и нечто и ничто. И кроме того, следует выяснить: когда она стала такой? Двенадцать лет назад, во время этой истории или полгода спустя?
Раньше она писала — стихи, рассказы, нечто эпигонское (подражала Гаусману, Гофмансталю, Рильке, Гессе), и рисовала — листья, цветы, набрасывала тонкими карандашными штрихами фантастические пейзажи, даже после замужества, по вечерам, когда Карл работал и не видел, чем она занята, ибо Элизабет боялась его поучений, которым ей нечего было противопоставить. «По совету Карла прочла о проблемах языкознания. Я все понимаю, но не могу уразуметь, зачем мне это надо знать, мне это ничего не дает, так же как „Кавалер Золотой Звезды“, навевающий на меня лишь скуку. Можно прийти в отчаяние от этого. Вероятно, Карл прав: мое происхождение закрывает мне дорогу к общественно значимым чувствам и мыслям. Но почему же ему не закрывает? И разве это действительно ставит под угрозу нашу любовь, если „Тонио Крёгер“ мне важней, чем „Молодая гвардия?“» Это строчки из дневника, который в остальном содержит мало значительного: лебеди зимой, следовало бы стать медицинской сестрой, еж в саду, осень у моря, книги, мадонна Ван-Эйка, монастырская церковь в Ерихове, затаенная радость любви, страх из-за войны в Корее, библиотека, покупка мебели, заботы по хозяйству, дети, болезни, Куба, фильмы и лишь изредка строчка, фраза вроде следующей, написанной во время приезда родителей по специальному пропуску: «Когда я вижу мать рядом с отцом, я всегда спрашиваю себя: неужто это неизбежно?» А что именно? Об этом ни слова. Она сама была недовольна своим дневником, ведь вечером этого промозглого ноябрьского дня, без Карла, когда дети уже спали, она написала: «Как никчемны эти записки за четырнадцать лет, даже память не сможет на них опереться, если захочешь вспомнить о былом, все это полуправда, скольжение по поверхности, красивость зеленой ряски над болотом, пестрые фасады. Как трудно быть честной с самой собой!» Может быть, она собиралась писать дальше, но тут раздался звонок, она пошла отворять и больше уже в этот вечер не писала.
Не более содержателен и эпизод, который Эрп часто рассказывает как семейное предание (вероятно, правды в нем действительно не больше, чем в преданиях). Однажды (еще в доисторический период их любви) его послали к ней из библиотечного училища, чтобы разговорами о радужном будущем развеять ее горе; он застал Элизабет в ее (впоследствии его) комнате, у окна, приветливой, не заплаканной, хотя накануне у нее в легких обнаружили дырку величиной с горошину и для нее уже было забронировано место в санатории. Он хотел приступить к своим заранее приготовленным утешениям, как вдруг она указала на окно, где она (а не он) увидела зимородка, возвращения которого (опять-таки им не замеченного) пришлось молча ожидать с полчаса, после чего она рассказывала об этой быстрокрылой чудо-птице и, улыбаясь, распрощалась со своим утешителем. «Загадку, которую она тогда мне задала, я не разгадал и по сей день. Я мог говорить с нею обо всем, только не о ней самой. Я знаю о ней все, кроме главного. Она может приноровиться к любому, но никому не дает возможности приноровиться к ней. Самой подходящей была бы для нее должность феи: незримо творить добро», — так заканчивал Эрп. Но о чем говорит его вывод? Разве что о нем самом. А именно: он позволял себе блаженствовать под теплыми лучами ее любви и не касаться того, что он называл ее загадкой.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: