Михай Фёльдеш - Приказ

Марошффи лишь молча покачал головой, мысленно представив, какой грандиозный скандал разразится, если Новак действительно опубликует в прессе все то, что услышал от него. Капитана начал бить легкий озноб. Неужели он на самом деле все это говорил Новаку? Правда, их доверительность носила взаимный характер, и тем не менее… Глаза у него слипались, виски ломило, ему больше не хотелось знать ни о чем. Он мечтал только о том, чтобы положить себе на лоб мешочек со льдом и хоть немного ослабить эту ужасную головную боль, а уж потом он придумает, как ему поступить.

Тем временем Метзгер, не щадя его, продолжал:

— Вы утверждаете, что падение Конрада было вызвано ошибками слабоумных стариков, которых люди из окружения Карла всячески поносят за вином и картами. В то же самое время Карл называет Тису «верным слугой, не отягощенным условностями морали» и заставляет себя ждать Вильгельма Второго. При этом правитель, естественно, идет на поводу у Буриана и Чернина, и ему ничего другого не остается, как клянчить у Клемансо сепаратный мир. Однако, несмотря на все это, Карл пытается выдавать себя за народного императора, отчего покойный Франц-Иосиф переворачивается в гробу. В то время как Вена и Будапешт пребывают в глубоком трауре, Карл развлекается с актрисочками, а Зита дегустирует блюда, приготовленные в народных столовых, и рожает великих герцогов. — Метзгер поднялся с кресла, лениво потянулся, поправил тугой воротник, сдавивший ему шею, и затем эффектно завершил перечисление выдвинутых против капитана обвинений: — Новак — журналист отнюдь не из скромных, и, уж поверьте мне, он не ради простого любопытства записывал ваши разглагольствования… Он делал это для Людендорфа. М-да, глава германского генерального штаба сейчас метит в диктаторы не только Германии, но и Австро-Венгрии. Если мы вдруг поступим по отношению к нему не очень лояльно, он тут же тиснет в какой-нибудь из газет памфлет господина Новака и этим очень нам насолит. Впрочем, хватит об этом… Как видите, Марошффи, пришло ваше время платить по счету…

Метзгер приблизился к фотографии Эрики. Казалось, майор вот-вот возьмет ее в руки, но он все-таки не сделал итого.

Именно в этот момент к Марошффи вернулся наконец дар речи:

— Господин майор, мне не хотелось бы оправдываться перед вами, хотя я все же считаю нужным кое-что разъяснить: главным образом ради самого себя. В минуты раздражения, не отрицаю, я мог нечто подобное высказать господину Новаку, он же в свою очередь был со мной тоже достаточно откровенен. Делал я все это потому, что испытывал страх за судьбу монархии. Считаю, и, как мне кажется, не без оснований, что в Вене и Будапеште неразумно возражают против некоторых вполне разумных реформ. А ведь драма царя Николая Второго и Керенского легко может повториться и у нас. Поэтому я не понимаю слепоты Тисы, мне претят ничего не значащие маневры Важоньи, мне кажется, что правоту Каройи подтвердят само время и действия либералов. Я бы не считал себя знатоком военной политики, если бы не знал обо всем этом. Ну а Каройи и его сторонникам мы сами даем в руки аргументы против себя, им, если они окажутся в затруднительном положении, нет необходимости прибегать к услугам господина Новака с его незаурядными стенографическими способностями. К сожалению, они, как и представители ряда национальных меньшинств, попались на удочку Вильсона, поверили в чистоту намерений стран Антанты, джентльменским заверениям Ллойд-Джорджа и забыли о Клемансо, который с политической точки зрения опаснее эпидемии чумы…

В этом месте Метзгер перебил его:

— Да, опаснее эпидемии чумы, все верно, этого никто не собирается отрицать. Но ведь помимо всего прочего вы еще говорили о чудовищной коррупции, которая будто бы разъедает Австрию. Вы считаете наших военачальников-генералов пьяными мясниками, которые из призванных в армию четырех миллионов венгров погубили семьсот тысяч, еще семьсот тысяч обрекли на позорный плен. Приблизительно столько же жизней унесли болезни, эпидемии, начавшиеся в результате войны. Вы утверждаете, что венгерские солдаты уже сейчас устали от войны, что множество солдат славянского и румынского происхождения настроены против нас, что офицеров-венгров ненавидят в армии и что именно из-за этого в ней происходит так много самоубийств. Вы заявляли, что в Венгрии военное пособие равно лишь половине того, что выплачивается в Австрии, и приблизительно четвертой части военного пособия, выдаваемого в Германии. Вы назвали насквозь прогнившей не только всю систему экономического хозяйствования в Венгрии, но и всю общественную жизнь страны, утверждая, что у нас процветает взяточничество, в торговле главную роль играет «черный рынок», а коррупция разъедает весь государственный механизм, что у нас широко распространены проституция, венерические заболевания и всякого рода эпидемии. Вы утверждали, что Австрия буквально обирает Венгрию, и это в то время, когда тирольского крестьянина в Вене щадят и с терпимостью относятся к чешским сепаратистам, а вернувшихся из плена венгерских солдат вновь заставляют идти на фронт. — Метзгер поднял руку, несколько раз щелкнул пальцами, а затем сказал: — А еще вы, кажется, ждете очищающей бури, так как, по вашему мнению, монархия вот-вот должна развалиться. А не могли бы вы рассказать мне немного поподробнее о той самой очищающей буре, которую вы так ждете? А впрочем, достаточно, теперь это уже не имеет никакого значения, так что оставим пустую болтовню…

Метзгер вновь приблизился к фотографии обнаженной Эрики, бросил на нее беглый взгляд и стал спиной к Марошффи, продолжая говорить уже бесцветным голосом:

— Вы должны понести наказание за свое поведение вовсе не потому, что господин Новак зафиксировал на бумаге все ваши разглагольствования. Все это он мог обнаружить, причем в еще более откровенной, разнузданной форме, даже в различных газетах. Короче говоря, господин Новак не оригинален, во всяком случае, он просто неэтично вел себя. А вот вам, господин капитан, придется отвечать за содеянное, потому что вы офицер, и притом офицер генерального штаба. Если бы вы болтали значительно меньше и о менее существенных вещах, даже и тогда у вас не было бы иного выхода, кроме…

Метзгер, видимо, больше уже не мог противиться притягательной силе прекрасной обнаженной женщины, он взял в руки фотокарточку в золоченой рамке и повернулся к Марошффи.

— Кто эта красотка? — поинтересовался он. — Обычно подобные экзотические цветы распускаются на востоке.

Марошффи поспешно ответил:

— Это моя жена.

Майор мгновенно поставил фотографию на место: он прекрасно знал, как должен поступить офицер в подобном случае, и поэтому недвусмысленным жестом дал понять, что просит извинения. Наступила неловкая пауза, а затем тишину нарушил Альбин Марошффи: