Михай Фёльдеш - Приказ

Марошффи только теперь понял, почему полковник так откровенен: причиной изгнания капитана он считал антимонархические убеждения Марошффи и поэтому счел его за своего, хотя сам придерживался несколько иных взглядов.

Посмеиваясь, Вильчек продолжал злобствовать по адресу Леснаи:

— Этот глупый осел никак не хочет донять, что проиграл партию. Правда я — чех и потому многие вещи воспринимаю по-своему, а он зачем-то клянется тысячелетним государством и никак не желает, да и не может, расстаться со своими глупыми иллюзиями. Но то, что вызывает радость у одних, обычно огорчает других. В жизни не бывает так, чтобы всем одновременно было хорошо. — Тут полковник вдруг вспомнил, что Марошффи по национальности венгр, и, словно оправдываясь, продолжал: — Согласись, что мы, чехи, тонкие политики. В Чикаго, Питсбурге, Риме — во всех этих городах мы в свое время устраивали необходимые сборища. Одна чешская дивизия даже сражается по другую сторону фронта, против нас, вместе с макаронниками. Неплохой оборот дела, а? Во всяком случае, заслуживают одобрения те, кто целеустремленно пытается вывести нашу страну из этого хаоса. Конечно, у нас есть Масарик и Бенеш, а у вас — Тиса и Векерле. Одни пытаются основать новое государство, а другие его теряют. Надеюсь, я ничего не путаю?..

Марошффи раздумывал над тем, стоит ли ему бросить Вильчеку в лицо что-нибудь резкое, но его вдруг охватило такое равнодушие и уныние, что он ничего не сказал.

Вильчек же по-своему расценил молчание капитана и продолжал:

— Не удивляйся, камарад, это еще только перечисление фактов. Видишь ли, у меня свои проблемы: ведь я наполовину чех, жена же у меня австрийка, мои дети — коренные жители Вены, и мне самому тоже хотелось бы свить семейное гнездышко не где-нибудь, а в Австрии. Таким образом, можно сказать, что мой случай из ряда вон выходящий… Поверь мне, монархия обречена на верную гибель, это уж точно. Дуализм, триализм, но конфедерация окончательно развалилась. Того, что в сорок восьмом и сорок девятом годах прошлого столетия не удалось осуществить румынам и славянам, они добьются теперь под предводительством чешского гения. — Вильчек слыл бывалым солдатом, он неплохо разбирался в положении дел на фронте, и теперь ему очень хотелось знать, что планируют в генеральном штабе. — Скажи-ка, — выпытывал он у капитана, — Арц действительно готовит наступление к весне? Об этом иногда пробалтывались изредка залетавшие сюда важные птички. Он что, этот Арц, совсем ума лишился, что ли? Почему он не прислушивается к разумным советам? Например, Бороевич решительно выступает против попытки устроить решающую пробу сил здесь, на юге. Он считает, что исход войны надо попытаться решить, но не здесь, а на западе. И я думаю, что он совершенно прав.

Марошффи пребывал в несколько одурманенном состоянии после многодневного пьянства и был совершенно не способен рассуждать логически, а тем более спорить с полковником. Но, несмотря на туман в голове, он все же четко понимал, что необходимо сейчас предпринять императору, для того чтобы вывести страну из надвигающейся на немцев катастрофы, теперь уже неизбежной.

— Нам надо не атаковать, а выжидать, экономить, копить силы, — промямлил он, — только это единственно правильный путь, единственно верный… — Потом горько рассмеялся: — Правда, мне теперь все равно, я больше ни над чем не собираюсь ломать голову и покорно вверяю себя судьбе.

Вильчек сочувственно пожал руку Марошффи и сказал:

— Вы мне симпатичны, капитан, и, пока не получу иного приказа, я оставляю вас здесь, у себя. Куда именно вас назначить, я решу несколько позже.

Прекрасное расположение духа полковника Вильчека успокоило Марошффи. Он решил, что фортуна вновь улыбнулась ему. К полковнику, однако, он не испытывал никакой симпатии. Ему не нравились цинизм и фамильярность Вильчека.

«Когда настоящий джентльмен проигрывает партию, он всегда расплачивается, встает из-за стола, благодарит всех за игру, а потом или готовится к реваншу, или пускает себе пулю в висок. Разумеется, Вильчеку легко, так как его «команда» в выигрыше покидает «клуб», — размышлял про себя Марошффи. — А вот для моих ушей последние звуки лебединой песни империи звучат совсем по-иному…»

В течение дня Марошффи знакомился с остальными офицерами штаба полка — то есть пил до умопомрачения и полного изнеможения, чуть не до приступа белой горячки. Среди офицеров было еще двое венгров: подполковник Леснаи, начальник оперативного отдела штаба полка, и капитан Ботка. Оба офицера были с Марошффи весьма сдержанны, с уважением относясь к его прошлому. Они держались холодно и официально, словно тайные советники, которые впервые получили аудиенцию у императора. Остальные офицеры полка в любой момент были готовы пить, развратничать или играть в карты.

Марошффи считал, что и при столь неудачном повороте в судьбе участь его все же сложилась лучше, чем это было предусмотрено секретным приказом, при воспоминании о котором ему становилось плохо. Необъяснимым чудом капитану представлялся тот факт, что вся офицерская шатия, несмотря ни на что, каким-то образом все-таки ухитряется командовать полком. Леснаи и Ботка ставили себе в заслугу результаты деятельности штаба полка, в то время как остальные офицеры ехидно посмеивались над этим за их спиной. Особенно они издевались над Боткой, которого называли «откормленным императорским быком с цыганской рожей», высмеивая его верноподданнические чувства. Однако присутствие этих двух офицеров-венгров в полку создавало весьма непринужденную атмосферу в офицерской столовой. Вильчек и обедал и ужинал отдельно, а на офицерских пирушках появлялся редко, и только для того, чтобы выпить с кем-нибудь на брудершафт.

Однажды вечером полковник пригласил в свою «пещерку» и Марошффи. Ужинали втроем: Вильчек, Марошффи и одна молодая особа из Вены. Все с аппетитом поглощали изысканные блюда, приготовленные личным поваром полковника, пили вино, но совсем немного. Шел непринужденный разговор. Берта, так звали даму, умело направляла их беседу, делая это очень тонко и остроумно. Уже одно присутствие этой содержанки высшей категории свидетельствовало о взыскательности полковника и его вкусе.

Своей живостью эта коренная уроженка Вены очаровала офицеров штаба полка. Все, без исключения, офицеры были от нее в восторге и пытались приударить за ней. Особую прелесть ей придавало умение следить за собой во время самых разнузданных оргий. Она никому не отдавала предпочтения, тем более что находила большинство офицеров несимпатичными. С первой минуты знакомства она окружила Марошффи особым вниманием: ей почему-то сразу же захотелось ему понравиться, и она попыталась сделать это с изысканной утонченностью. Она даже попробовала угадать, отчего новый офицер штаба так молчалив и осторожен. Берта начала беззастенчиво флиртовать с капитаном, и Вильчек позволял ей это делать. Он несколько раз одобрительно улыбнулся, наблюдая за атакой Берты, и невозможно было понять, о чем именно он думает в этот момент. Она же, несомненно, знала об этом, но молчала. Эта умная женщина, видимо, была сообщницей Вильчека, его доверенным лицом.