Михай Фёльдеш - Приказ

Взяв письмо, Истоцки сразу же ушел. Он отказался даже от ужина, на который Сударыня пригласила его.

— Знаешь, — шепнул Истоцки, прощаясь с Марошффи, — сегодня вечером мы устраиваем в честь Пожгаи небольшую дружескую попойку, на которой будут и хорошенькие девочки. В мире сейчас неспокойно, но все-таки жизнь есть жизнь…

Мари Шлерн упорно осаждала «неприступную крепость» (так она в душе называла Альби). Ее, видимо, совсем не случайно прозвали Своенравной. Она привыкла всегда добиваться цели. Однако, несмотря на все старания, встретиться с Марошффи ей никак не удавалось. Альби тем временем окончательно окреп. Ежедневно он принимал грязевые ванны в водолечебнице и день ото дня чувствовал себя все лучше. А от встречи с Мари он уклонялся вполне сознательно. Ее он не хотел видеть. Узнав заранее о дне и времени визита Мари, он уходил из дому и не возвращался до позднего вечера, либо прогуливаясь в это время по парку Хорвата, либо навещая Истоцки в военном министерстве, где заводил новые знакомства с офицерами самых различных званий.

Там он встретился с Денешфаи, который то и дело сновал между подполковником Жуяве и подполковником Томбором. Денешфаи вежливо поздоровался с Марошффи, и Альбин не оттолкнул его от себя. Денешфаи со своей стороны принял поведение Альби как знак согласия на примирение.

В начале декабря Истоцки с радостью сообщил Марошффи:

— Я говорил о тебе с Феньешем, командиром отряда национальной гвардии. Он изъявил желание встретиться с тобой. Ты согласен?

Марошффи ответил, что он подумает об этом.

— Думай, но только имей в виду, что дело очень срочное, — предупредил его Истоцки.

— Хорошо, но я все-таки немного подожду, — стоял на своем Марошффи.

На следующий день он отправился на Заводскую улицу, не ставя перед собой никакой особой цели. Решил просто прогуляться, чтобы не скучать дома и не встречаться с Мари Шлерн, когда она придет к матери с очередным визитом.

В доме старого столяра была одна Юци. Она сидела за столом в тепло натопленной кухне. Левой рукой она придерживала на коленях ребенка, а правой заполняла профсоюзные книжки, выполняя эту работу за отца. За то время, пока Альби не видел молодую женщину, она очень похорошела: материнство пошло ей явно на пользу.

Увидев Альби, Юци обрадовалась. Глаза со радостно заблестели, она вежливо пригласила его в квартиру. Уложив младенца в люльку, она застегнула блузку на груди, а уж затем усадила гостя поближе к теплой печке.

Отвечая на вопросы Марошффи, Юци подробно рассказала ему о том, как сейчас живут рабочие на заводах Хоффера и Липтака, и принялась ругать тех рабочих (а среди них и собственного отца), которые согласились остаться в старой партии. Руководство этой партии не желает никакой революции и всячески затягивает создание новой партии, и только потому, что та будет выступать за вооружение рабочих.

Вскоре младенец в люльке проснулся и заплакал. Молодая мать взяла его на руки и, плавно покачивая, продолжала:

— Видите, в каком я оказалась положении: из-за малыша вынуждена сидеть дома, а мне так хотелось бы быть вместе со всеми, в самой гуще рабочих, в суете!.. Положение рабочих с каждым днем все ухудшается… Мне кажется, что вот-вот должно произойти какое-то чудо, иначе простые люди начнут умирать с голоду… Правда, я надеюсь, что все пойдет по-другому…

— А что с Петером? — перебил ее Альби. — Чем он сейчас занимается?

— До последнего времени он работал в солдатском Совете, а чем занимается два последних дня, право, не знаю. Даже не знаю, где он сейчас находится. У нас в районе полиция искала оружие, в нашем доме тоже нашли оружие и ручные гранаты. Вот они теперь и хотят схватить Петера, только у них из этого ничего не выйдет!

Да, Юци сильно изменилась: она стала более разговорчивой, по-женски привлекательной, и, глядя на нее, ее нельзя было назвать несчастливой.

Марошффи от всего сердца пожелал ей и ее мужу всего хорошего. Прощаясь, он хотел оставить им немного денег, но молодая женщина наотрез отказалась взять их.

Вечером того же дня Сударыня преподнесла сыну сюрприз. Она вошла к нему в комнату, держа в руках номер иллюстрированного швейцарского журнала, вышедшего две недели назад. На третьей странице журнала была напечатана большая фотография с подписью: «Прием французского посла в Швейцарии в Бернском дворце, на котором присутствовали представители великосветских кругов». На прекрасно выполненной фотографии были запечатлены шикарно одетые дамы и господа, а в первом ряду с правой стороны стояла Эрика рядом с красивым французским офицером средних лет. Хотя фотография была коллективной, а место, где она снималась, официальным, все-таки, глядя на нее, можно было подумать, что Эрика и этот блестящий французский офицер отнюдь не случайно оказались рядом.

— Ну что ты скажешь на это? — спросила сына Сударыня, с трудом скрывая злорадство. — Судя по этому снимку, Эрика совсем неплохо чувствует себя и живет там в свое удовольствие… Кажется, она даже делает успехи…

Однако Марошффи нисколько не тронуло язвительное замечание матери, он, казалось, даже не расслышал ее слов, так как полностью погрузился в свои мысли, стараясь справиться с тем новым чувством, которое охватило его, когда он внимательно рассматривал фотографию в швейцарском иллюстрированном журнале. Нет, это была даже не ревность, а нечто гораздо худшее. Это был болезненный укол оскорбленного самолюбия, которое подсказывало ему, что Эрика и без него спокойно живет в свое удовольствие — об этом красноречиво свидетельствовала ее улыбка, застывшая на лице, и наряд, подобранный с особой тщательностью…

Марошффи оттолкнул от себя журнал и спросил у матери, от кого она получила его.

— Этот журнал мне принесла Мари, — ответила Сударыня, — а ей в свою очередь его подарила Регина Баркоци, которая узнала на фотографии Эрику. — Проговорив это, Сударыня как ни в чем не бывало перевела разговор на личность Регины Баркоци. — Удивительная женщина эта Регина. Глядя на нее, нельзя сказать, что она уже пожилая, хотя, откровенно говоря, сейчас она намного подвижнее и живее, чем была в двадцать лет. Она принадлежит к числу сторонников патера Кристиана Шоймара и сейчас занята тем, что организует группы верующих, которые выступают в интересах Каройи.

В тот вечер Марошффи много пил, чего не делал уже давно. Одну за другой он выпил несколько рюмок коньяку и, только вспомнив старика Татара, отодвинул в сторону недопитую бутылку.

На следующий день Марошффи встретился в министерстве с Феньешем, которого знал раньше как довольно известного политика и журналиста. Тот так сильно постарел, что даже густая борода не могла скрыть глубоких морщин на его лице. Черные усы несколько обвисли, а уставшие глаза беспокойно бегали за стеклами пенсне. Говорил он хриплым голосом, каким обычно говорят ораторы, которым приходится часто и подолгу выступать на открытом воздухе перед большими толпами народа. Безо всяких предисловий Феньеш изложил суть дела.