Михай Фёльдеш - Приказ

Здесь были Регина Баркоци — важная пожилая дама, Руткаи Иштванне — председатель районного комитета женщин, остроносый молодой Эбергард, патер Шоймар Кристиан, трое офицеров в чине подпоручика и поручика, которых Альби не знал и видел впервые, и, наконец, Илона Туроци, очень привлекательная и живая молодая дама, которую Регина Баркоци весь вечер разглядывала с любопытством.

Ужина, как такового, не подавали. На большом овальном столе была выставлена целая батарея всевозможных бутылок, бокалов, рюмок, блюд и тарелок с холодными закусками, тут же матово поблескивали серебряные приборы.

Гости уселись вокруг стола. Все находились в превосходном настроении. Аромат дорогих духов смешался с дымом душистых сигар и сигарет, с запахом напитков, налитых в бокалы и рюмки.

В просторной комнате царила непринужденная атмосфера. Хозяйка дома никого не угощала, ни за кем не ухаживала, так что каждый из гостей брал то, что он хотел.

Предусмотрительная Мари Шлерн усадила Альби рядом с прелестной Илоной Туроци, и та, оказавшись между Альби и патером, по очереди развлекала то одного, то другого.

Истоцки устроился в конце стола, напротив генерала Берти. Разгоряченный выпитым вином, генерал решил продолжить свой рассказ, который он прервал, когда вошли последние гости:

— Скажу вам откровенно, дамы и господа, что его величество король глубоко поразил меня. Если вы внимательно посмотрите на меня, то поймете, что я вручаю в ваши руки исторический ключ, являющийся альфой и омегой верности по отношению к королевской династии. В прошлом году, в конце ноября, произошел невероятный случай. Было это в один из очень суровых дней на карстском участке фронта. Газеты тогда подробно описали, как его величество король Карл вместе со своей свитой, куда входил и я, делал смотр войскам. Несмотря на грозящую ему опасность, его величество с завидной храбростью объехал весь участок фронта и осмотрел этот ад под Монте-Сан-Габриеле, в котором, истекая кровью, сражались четыре отборных венгерских полка, большая часть солдат в которых была из Пешта и Надьваради. На плато, куда нужно было попасть его величеству, — продолжал генерал, сделав небольшую паузу, — вела узенькая извилистая дорога, ехать по которой было очень нелегко, а местность вокруг, по словам некоего специального корреспондента, была похожа на призрачный лунный пейзаж. Можете мне поверить, что тот писака нисколько не преувеличил. Я, разумеется, на любую местность смотрю глазами военного, и тут я сразу же определил, что на каждый квадратный метр пришлось не менее чем по полтора центнера железа в виде пуль и осколков снарядов. Если вы поинтересуетесь, откуда у меня такие данные, могу вам ответить. Об этом мне поведали царапины и обломки скального грунта, так как от каждого осколка снаряда или шрапнели на земле ли, на камне ли остается заметный след, который может многое рассказать опытному глазу. Так, например, в месте падения снаряда при его разрыве серый по цвету камень покрывается красновато-рыжим налетом, а по форме скальных осколков можно судить о разрушительной силе снаряда. Когда его величество осматривал место, которое противник обстреливал артиллерийским огнем наиболее интенсивно, — продолжал рассказывать генерал, видимо считая, что все это непременно должно интересовать его слушателей, — когда он заметил следы страшного обстрела, когда мы показали ему солдатские могилы в скалах, полузасыпанные осколками камней, из которых то тут, то там торчала рука или нога превратившегося в льдышку трупа, король опустился на колени. Представьте себе такую картину: его величество, стоя на коленях, поправляет серую, подбитую мехом шинель, затем снимает с головы полевую фуражку и, осенив себя крестом, начинает молиться. Мороз в тот день стоял сильный — изо рта и ноздрей от дыхания вылетал пар. Мы все дрожали от холода, а король с непокрытой головой долго и беззвучно молился. Ничего подобного не сможет изобразить на картине даже талантливый художник… Я, разумеется, тоже опустился на колени, — не без рисовки рассказывал генерал, — и не спускал глаз с его величества, стараясь запомнить каждое его движение, а про себя думал: «Теперь он навсегда запомнит этих солдат, которые своей жизнью доказали ему свою верность». Почувствовав всю трагичность этого момента, я мысленно сказал: «Ваше величество, мое сердце навсегда принадлежит вам!..» — Последние слова генерал произнес патетическим тоном: — В тот момент я свято верил и верю до сих пор, что клятва, которую я дал тогда, была мною мысленно произнесена с бо́льшим чувством, чем тогда, когда мне присваивали первый офицерский чин… — Переведя дух, генерал Берти продолжал: — Затем его величество с гордым видом, присущим только царствующим особам, поднял голову и, полуобернувшись, посмотрел на горы, со склона которых противник обстреливал наши позиции, взглядом, к котором можно было прочесть, что он требует мира, но ни в коем случае не умоляет о нем. Господь бог вовремя послал нам, нашему народу такого правителя, который способен вывести нас, бедных венгров, из глубокого ада страданий и повести к вершинам счастливой жизни…

Проговорив все это, генерал поднял до уровня глаз свой бокал и, посмотрев на золотистую влагу, выпил вино. Слегка покачав пустым бокалом в воздухе, он продолжал чуть хрипловатым командным голосом:

— И, несмотря на это, его все же лишили трона! А ведь это был единственный человек, который мог отвести от нас все беды! Если бы его дух восторжествовал, наша армия осталась бы верной ему и мы одержали бы победу на реке Пьяве. Нам всего-навсего нужно было продержаться еще только один месяц… Но теперь все это уже осталось позади, ему подрезали крылья, хотя он и желал всем нам добра: он уполномочил Векерле сформировать национальные венгерские вооруженные силы, а эрцгерцога Йожефа назначил верховным главнокомандующим! Как вы полагаете, мои милые дамы и господа, какое положение мы занимали бы в настоящее время, если бы еще в ноябре в полной боевой готовности вместе с новой венгерской армией перешагнули через границы тысячелетней империи?! Вряд ли я преувеличу, если скажу, что тогда мы диктовали бы нашим соседям условия мира!

Генерал наполнил свой бокал вином и снова опустошил его. Рука его чуть заметно дрожала от напряжения, по-стариковски красивая голова отливала серебром густых волос, а под гордым орлиным носом торчала щеточка густых усов. Он несколько расслабился и произнес:

— Над нами какое-то проклятие… волю нашу сковала лень. А тут как тут Антанта, а Каройи… Господь бог покарал нас за то, что мы не смогли быть твердыми в самый решающий час… Настали и для нас черные дни, мы ушли в себя, теперь же мы готовимся к искуплению грехов, к реставрации…