Михай Фёльдеш - Приказ

Мари Шлерн считала, что свое мнение Истоцки мог бы у нее в гостиной и не высказывать, но, зная его характер, в то же время и не очень винила его. Зато за Илоной и Альби она наблюдала со все возрастающей ревностью.

Бойкая Туроци не растерялась. Открыв для себя Марошффи, она решила сразу же его покорить. Она рассказала Альби о том, что занимается живописью, уже третий год учится в академии художеств, а затем сразу же перешла к душевным самоизлияниям.

— Мне очень хочется, чтобы человек, который будет смотреть мои работы, ощутил некое мистическое их влияние. Во мне самой как бы скрыты какие-то тайны, которые мне хочется выразить в рисунке. Я полагаю, что это очень современно. А вы как думаете? Представьте себе, в последнее время мне хочется работать только синей краской, вернее, в ее цветовой гамме. Вообразите себе, что вы стоите перед картиной, нарисованной только синей краской, но видите на ней самые различные оттенки. Не слишком ли много в ней холодного, спросите вы? Я так не считаю, картина обязательно удастся, если человек смел, если у него богатая творческая фантазия и если он не боится критиков. Я хочу творить так, чтобы изобразительными средствами высмеять логику мещанства. Я еще не наскучила вам? Нет? Ну и великолепно! Таким девушкам, как я, жить в наше время очень страшно. Когда мне исполнилось десять лет, мне очень хотелось знать: каким же будет мой двадцатый день рождения? Два дня назад я узнала это и почувствовала себя несчастливой. Во мне бушуют желания, но я лишена всяких иллюзий. И самое страшное, что меня уже нисколько не интересует, каким будет мой тридцатый день рождения. Я, наверное, говорю глупости, да? Собственно, — продолжала капризная баловница судьбы, — я обычно люблю говорить о том, каким необычным чудом является искусство. Один из моих педагогов — только прошу вас, не спрашивайте у меня его имени, — говорил мне, что без воли не может быть никакого искусства. При этом он даже словом не обмолвился о таланте, а только еще раз подчеркнул важность наличия сильной воли, страстного желания красоты, в результате чего и рождается настоящее произведение искусства. По-видимому, это и есть проявление той самой воли, которая не только допускает чуткое молчание, но даже требует его. Я лично всегда рисую только то, что мне очень хочется, но чего я не могу иметь в своем распоряжении. Я могу сказать, чего мне не хватает в жизни. Мир вокруг такой серый и скучный, какой-то мещанский. Кто виноват в том, что началась эта война? Уж не церковники ли, модели одежды которых дамы там так восторженно рассматривают? А может быть, христианский ренессанс? Или мировая деструкция? Все эти бессмысленные заумности оказывают на меня такое впечатление, будто меня принуждают писать одной черной краской! Я повсюду чего-то ищу и не нахожу. А в этих интеллектуальных мотаниях из стороны в сторону я открываю для себя нечто ужасное. Что вы на это скажете? Вчера меня одолела навязчивая идея относительно того, что наши сны иногда мучают нас, если придавать им особое значение. Сон и действительность как бы подгоняют друг друга, я не знаю, говорил ли вам об этом кто-нибудь до меня, но только очень нехорошо получается тогда, когда они встречаются. Мне лично необходим наркоз, а им для меня и является живопись.

Неожиданно девушка быстрым движением схватила руку Альби. Ладонь ее оказалась потной и холодной, и это так не вязалось с красотой Илоны, с ее яркими трепещущими губами, что Альби стало как-то неприятно.

Однако Илона не заметила этого или не хотела замечать — она не уловила в глазах мужчины мимолетной брезгливости и как ни в чем не бывало продолжала:

— Вас интересует живопись? У вас нет желания побывать в моей мастерской? Приходите, например, завтра, я бы этого очень хотела. Живу я недалеко отсюда, возле дворца Карачони, из окна моей мастерской открывается чудесный вид. Я охотно покажу вам свои картины. Среди них есть одна… На ней молодая девушка танцует со смертью. И представьте себе, что танцующая безносая на сей раз рассталась со своей косой, отбросила ее далеко в сторону. Нет нет, говорить об этом нельзя, это нужно видеть, ведь словами картину не нарисуешь и даже не объяснишь. Эта картина выполнена только двумя красками: желтой и коричневой. Очень беспокойное полотно получилось, мазки крупные, грубые… — Сказав это, Илона отпила глоток вина из бокала, а затем облизала языком губы. — Могу я вас попросить о чем-нибудь? — тихо произнесла она потом.

Альби молча кивнул.

— Мне бы очень хотелось написать ваш портрет, — сказала она. — Вы по-мужски красивы, как и патер Шоймар. Только он наотрез отказался позировать мне. В вас нет ничего слащавого, у вас мужественная красота и в то же время мягкость. Вы монете служить великолепной моделью!

Альби невольно внимательнее присмотрелся к капризной девушке, которая словно бравировала собственной смелостью.

Красота Илоны была безукоризненной, упрекнуть ее можно было разве только в том, что она чуть-чуть злоупотребляла косметикой.

Марошффи конечно же сразу понял, чего она хочет, но, в душе жалея ученицу-художницу, пообещал, что завтра посетит ее мастерскую. Когда Альби записывал на манжете телефон Илоны, генерал Берти тихо выругался.

Генерал к этому времени заметно перепил и, потеряв равновесие, съехал со стула на ковер и неуклюже развалился на полу.

К нему тут же подскочили два молодых офицера и быстро усадили генерала на место.

Этот, казалось бы, незначительный инцидент разрушил компанию. Истоцки ушел раньше, а теперь дом покинули Регина Баркоци и Эбергард, за ними последовала Руткаине в сопровождении двух офицеров. Третий офицер остался возле генерала Берти, хотя и не был его адъютантом. Офицер этот несколько раз пытался поставить генерала на ноги.

— Бедная Мари Шлерн… — тихо прошептала Илона на ухо Альби. — Она для того и организовала этот вечер в день своего тридцатилетия, чтобы показать своего жениха Регине Баркоци… Хотя ее старичок, как видите, и лихой вояка, однако вино все же оказалось сильнее его…

Через несколько минут генерал Берти покинул квартиру своей невесты. К Илоне подошел пожилой слуга, и Альби и Мари Шлерн наконец-то остались вдвоем за столом, гастрономическая красота которого была давно нарушена.

— Пойдемте отсюда, — предложила Мари Альбину.

Взяв с подноса бутылку и два бокала, она увлекла его в соседнюю комнату.

— Ну как, ты уже попался на удочку Илоны, мой дорогой? — со смехом спросила Мари, и Марошффи никак не мог отгадать, чего в ее тоне больше: насмешки или чувственности. — Я заметила, что ты имел у нее огромный успех, только ради тебя она отказалась от своего обожателя, я имею в виду Шоймара Кристиана.