Михай Фёльдеш - Приказ

— В Секейкочарде я разговаривал с нашими солдатами и разъяснил им, что мы не намерены вмешиваться в вооруженный политический конфликт. Затем я дошел до моста. Ровно в двенадцать часов я, помахивая веточкой, которую держал в руке, вступил на мост, а с другого берега мне навстречу шел румынский полковник со взводом гусар. Дойдя до середины моста, мы остановились и начали вести переговоры. «Господин полковник, — начал я, — я прибыл сюда по поручению венгерского правительства для ведения переговоров. Во исполнение белградского соглашения вам разрешается занять несколько стратегических пунктов до заключения мирного договора… Прошу вас, господин полковник, путь свободен…»

Переводчик перевел мои слова полковнику, а затем его короткий ответ мне: «Я получил приказ занять некоторые стратегические пункты и рад, что вы без кровопролития передаете их нам. Румынское правительство соблюдает договор о прекращении огня. Уж так получилось, что…»

Марошффи, размышляя над только что услышанным, словно откуда-то издалека слышал разговор Феньеша с Эрикой, не разбирая, однако, смысла слов. Он был каким-то отрешенным. Однако инстинктивно чувствовал, что скоро, и, быть может, очень скоро, их ждут большие изменения…

В первый раз за многие годы семья Марошффи перед рождеством никому не посылала поздравительных открыток и ни от кого не получила их. Закрывшись в своей просторной квартире на проспекте Кристины, они как бы хотели отгородиться от внешнего мира. Благодаря стараниям барона Гота топлива у них было запасено достаточно, а в обязанности Тауса входило трижды в день проверять печи, с тем чтобы в доме было всегда тепло.

Альби лишь тогда несколько оживлялся, когда чувствовал очередной прилив нежности со стороны Эрики. Разочарование, которое ему пришлось пережить в Коложваре, сделало его замкнутым и мрачным, целыми днями он просиживал за своим письменным столом, иногда подолгу писал что-то, иногда читал. Книги трех авторов были у него всегда под рукой — это тома Клаузевица, Шопенгауэра и Ницше.

Эрике он как-то сказал, объясняя свое поведение:

— Я перелистываю эти книги просто так, ради любопытства, на самом же деле меня больше интересуют собственные мысли, которые рождаются при чтении этих книг.

Иногда он брал в руки томик Гете с «Фаустом» и перечитывал его, а по вечерам порой садился за рояль и играл. Бывали случаи, когда они играли вместе с Эрикой в четыре руки. Сама же Эрика играла много и подолгу, и, как правило, по просьбе Альби. Рождественские праздники, которые пришлись в тот год на среду и четверг, они провели дома вдвоем.

Гости у них появились лишь на рождественскую ночь. Пришли барон Гот и Адам Истоцки. Оба принесли подарки. Все вместе они зажгли свечки на новогодней елке и поужинали в веселом расположении духа.

После этого вечера даже Сударыня перестала дуться на Альби и Эрику, что до этого она делала довольно часто. Обычно она демонстративно уходила в свою комнату, чтобы «успокоить нервы», как она сама выражалась. У себя она садилась вязать чулки, стараясь поменьше показываться молодым на глаза. Вскоре выяснилось, что ей каким-то образом стало известно о «бегстве» Альби и Эрики в Сентендре. За этот поступок она очень сердилась на обоих. Ее привело в ярость само намерение молодых уехать от нее. Она догадывалась, Что автором этого плана может быть только Эрика. В этом она не ошиблась, хотя и не разгадала всех намерений своей невестки.

Иногда Сударыня, закрывшись в своей комнате, углублялась в различные финансовые расчеты. Помимо этого, она почти ежедневно навещала Мари Шлерн. Этого она, собственно, не скрывала ни от сына, ни от невестки, хотя никогда не посвящала их в подробности этих встреч.

Барон Гот тоже не сильно докучал семейству Марошффи своими визитами, на что никто из них, собственно, и не обижался. Барон Гот уладил свои рискованные финансовые операции намного раньше, чем он предполагал, а успехи, которых он достиг при этом, заметно подняли его настроение, тем более что он быстро нашел себе новую любовницу на место сбежавшей с итальянцем.

После Нового года по протекции Феньеша Альби готовился пойти на работу в военное министерство, в управление Томбора.

Зима между тем была в самом разгаре. Горы покрылись снегом, и Альби два дня с удовольствием катался на лыжах. Эрика же с большей охотой ходила в городской парк, где каталась на коньках. Она садилась на автобус на проспекте Кристины и без пересадки ехала до конечной остановки на проспекте Андраши. И Альби и Эрика любили тишину и одиночество, а их близости, казалось, не будет и конца.

Однако праздники все же не обошлись без неприятности. На второй день рождества Альби решил пригласить Старого Джентльмена — доктора Лингауэра и угостить его. Ему захотелось послушать сетования старика на нынешнюю жизнь, которая, по мнению доктора, предшествовала всемирному потопу. Альби казалось, что доктор принадлежит прошлому и как бы является связующим звеном между ним и теми людьми, которых уже нет на этом свете. Временами со старыми людьми, как и со старыми домами, старыми городскими кварталами и даже старыми деревьями, случается нечто странное.

Посланная за доктором горничная вскоре вернулась, огорошив Альби и Эрику неожиданным и неприятным известием, что доктор умер накануне, а в субботу состоятся его похороны.

— Бедняжка, видимо, так и не смог примириться с новой жизнью, вот он и ушел… — пожалела доктора Эрика. Немного помолчав, она добавила: — Мне в голову пришла сейчас мысль, что мы на все на свете смотрим своими собственными глазами, а иногда было бы совсем неплохо взглянуть на мир глазами постороннего человека и постараться увидеть что-нибудь новое.

Альби и Эрика решили, что они обязательно пойдут на похороны Лингауэра на Фаркашретское кладбище. Однако получилось так, что на похороны они опоздали. Хорошо еще, что венок, купленный ими, был доставлен вовремя. Навстречу им плелись возвращавшиеся с кладбища друзья старого эскулапа, его знакомые и просто благодарные пациенты.

Эрика и Альби разыскали свежую могилу, постояли над насыпанным холмиком, покрытым венками и букетиками цветов. Почти все венки были сделаны из искусственных цветов, что, с одной стороны, свидетельствовало о бедности, а с другой — просто производило ужасно неприятное впечатление. С кладбища они не пошли домой, а решили немного прогуляться по склону горы, с которой кто на тачке, кто на старой четырехколесной ручной тележке, а кто даже на старой детской коляске вез вниз несколько охапок дров. Некоторые тащили вязанки на спине. Жители рабочих кварталов, чтобы не замерзнуть в своих квартирах, были вынуждены ходить в лес за дровами. То тут, то там стучали топоры, визжали пилы, и не было такой силы, которая могла бы остановить этих людей.