Михай Фёльдеш - Приказ

Заметив, что полковник с большим трудом сдержал зевок, Марошффи заговорил более энергичным тоном:

— Вполне возможно, что я несколько наивен, однако каким бы я ни был, прежде всего я солдат и имею ясное представление о характере военного человека и его возможностях, а господина фельдмаршала я считаю солдатом из солдат. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. Прошу вас, господин полковник, обо всем этом доложить господину фельдмаршалу. Я же отсюда не уйду до тех пор, пока не узнаю его мнение.

Фон Спирдинг встал, встали и оба венгра.

— Оставайтесь на своих местах, — спокойно проговорил немецкий полковник. — Я ценю ваш порыв и, если будет возможно, лично переговорю с господином фельдмаршалом.

Полковник ушел, а Марошффи с Андорнаки переглянулись.

— Забыл обратить ваше внимание на то, — сказал Андорнаки, — что Макензен пользуется нашими железнодорожными вагонами, в которых он намеревается увезти своих солдат, а самое главное — трофеи. Возможно, мы могли бы использовать и этот факт…

Фон Спирдинг быстро вернулся, слишком быстро. Этого времени, за которое он отсутствовал, было явно недостаточно, для того чтобы доложить фельдмаршалу о желании венгерского представителя. Повернув к Марошффи непроницаемое лицо, полковник сказал:

— Я очень сожалею, но ничего другого сообщить вам не могу. Самое большее, что я могу для вас сделать, — это выслушать ваше окончательное решение через два часа. За это время вы, господа, успеете вернуться к своему начальству и переговорить с ним относительно того, какую сумму оно может предложить нам, а мы со своей стороны выскажем вам свое мнение. — Перейдя на холодный официальный тон, он продолжал: — Однако мы не намерены увязывать этот вопрос с политикой. Могу только заметить, что проводимый нами политический курс «дранг нах остен!» в случае успешного его осуществления послужит и интересам Венгрии. Вы должны это понять…

— Господин полковник, что вы хотите сказать своими последними словами?.. — взорвался Марошффи.

— Прошу прощения, господин капитан, — перебил полковник Марошффи, — здесь не место и не время обсуждать этот вопрос. Могу повторить, что на раздумье вам дается два часа. После этого мы выслушаем вас.

— Румынской стороной уже сделано вам предложение? — спросил Марошффи.

Фон Спирдинг молчал.

— Или, быть может, господами трансильванскими венграми? — не отступался Марошффи.

Фон Спирдинг не ответил ни на один вопрос Марошффи. Он выпрямился, давая этим понять, что разговор окончен и он сказал все, что хотел, а больше не желает попусту тратить ни единого слова.

Марошффи потерял самообладание и воскликнул:

— Господин полковник! Начиная с сегодняшнего дня и до конца своих дней я буду стыдиться того, что я когда-то воевал вместе с вами! Имейте в виду, что вы запятнали честь германского солдата!

Фон Спирдинг спокойным, бесстрастным голосом позвал адъютанта и отдал ему приказ:

— Удалите этих двух с территории казармы!

Адъютант, долговязый верзила капитан, молча показал венграм на дверь.

Покрасневшие от охватившего их стыда, Марошффи и Андорнаки вышли из кабинета фон Спирдинга. По дороге они не обменялись ни единым словом.

В штабе корпуса их уже ожидал Кратохвил вместе с Феньешем и Иштваном Апати. Апати, как председатель Трансильванского национального совета, имел право принимать участие в секретных переговорах.

Марошффи доложил о провале своей миссии, после чего Кратохвил высказал свое мнение как военный специалист.

— Все это означает, что, не имея достаточного количества вооружения и боеприпасов, мы пока не сможем противостоять противнику. Следовательно, нам придется подчиниться требованиям, заключенным в ультиматуме полковника Викса, и освободить территорию по эту сторону Мароша. Таким образом, нашей основной задачей является обеспечение бескровного отхода наших войск. К сожалению, в Секейкочарде и Марошуйваре черт попутал наши части: солдаты отказываются повиноваться, попросту говоря, они не хотят отходить. Более того, они даже заминировали мост в Марошуйваре. — И, повернувшись к Феньешу, он продолжал: — Прошу вас, господин правительственный советник, если можете, проявите свою власть. Я подчеркиваю, если до завтрашнего вечера мост не будет разминирован, а части, расквартированные в Секейкочарде, не отойдут оттуда, то тогда венгры и румыны сцепятся друг с другом и во всей Трансильвании разгорится национальная междоусобица.

Феньеш не очень охотно, но все же согласился и пообещал Кратохвилу, что на следующее утро он выедет на место на дрезине и ликвидирует конфликт. Затем Феньеш попросил Марошффи не уезжать в Будапешт, а подождать его.

Ужинали они в таком подавленном настроении (всех их пригласил к себе Апати), что Эрика не знала, как ей развеселить компанию.

Позже, когда они вернулись в свой номер, Марошффи все объяснил ей. Эрика слушала мужа с изумлением. Ее удивило не то, что рассказал ей Альби, а то, как на него подействовала эта неудача.

— Дорогая моя, — с горечью продолжал Марошффи, — своим поступком Спирдинг убил во мне остатки идеализма. Сейчас меня мучает одна мысль: стоит ли вообще жить дальше, когда повсюду верх одерживает бесчестность? Я ненавижу этих подлых немецких политиков. Именно их я обвиняю в нашей национальной трагедии. Однако втайне я все же верил в порядочность немецких солдат. Я считал, что они не способны на подлости. Макензен разбил мои иллюзии и на этот счет. Я очень сожалею, что когда-то восхищался всем немецким… Теперь мне будет очень трудно вернуться даже к немецкой поэзии…

— Ты не должен так говорить, — перебила мужа Эрика и, чтобы утешить его, добавила: — Сейчас ты весь находишься под властью разочарования, но оно будет продолжаться недолго: ты же сильный и сможешь преодолеть себя. А это временное разочарование, возможно, даже поможет тебе превратиться в более независимого человека и поскорее расстаться с ненужными иллюзиями. Думаю, что теперь ты станешь лучше понимать и меня. Лучше повернуться к конфликтам спиной, чем изматывать себя.

Марошффи слушал то, что говорила Эрика, но ничего не понимал, казалось, он даже не вникал в смысл ее слов.

— Эрика, дорогая, я никак не могу отделаться от такого чувства, что я только что пришел с похорон… — проговорил Альби.

На следующий день к вечеру, буквально за час до отправления поезда в Будапешт, вернулся Феньеш. Они совместно приняли решение, что дальше оставаться в Коложваре им нет никакого смысла. Амбруш Чейтхейи достал для них специальные купе. Прощание с офицерами было теплым и сердечным.

В вагоне Феньеш рассказал о том, что произошло с ним в Секейкочарде и у Марошуйварского моста.