Михай Фёльдеш - Приказ

— После обеда я сразу же уезжаю домой!

Марошффи промолчал, а барон нервно засмеялся и спросил:

— Черт возьми, что это на тебя нашло?

Эрика не могла, да и не хотела, объяснять, что она чувствует, а просто сказала:

— Мне ужасно захотелось послушать музыку, хорошую музыку, которая брала бы за душу. Здесь же, как мне кажется, я вот-вот задохнусь.

Барон рассерженно вскочил со своего места.

— Какое-то сумасшедшее время! — загромыхал он. — И люди какими-то сумасшедшими стали!

Марошффи счел нужным взять Эрику под свою защиту.

— Время, в которое мы живем, довольно страшное, — сказал он, — и потому нет ничего удивительного в том, что кто-то ищет спасения от него в музыке или книгах. Что касается меня, то я считаю теперешние времена не только страшными, но и активными или требующими активности. Не буду скрывать, страна находится при последнем издыхании, но это еще не предсмертная агония, а всего лишь кризис, после которого больной, как правило, поправляется…

— Или же навсегда остается инвалидом! — перебила его Эрика.

Марошффи от изумления вытаращил глаза: еще не было такого, чтобы Эрика вмешивалась в разговоры о политике. Сказанные ею слова свидетельствовали о том, что она прекрасно знает обо всем происходящем в мире и имеет собственное мнение. Желая помочь жене, Альби сказал:

— Нам нужно что-то делать. Мы живем, так сказать, в переходный период, подобный тому, в каком поколение Йокаи жило в тысяча восемьсот сорок восьмом году. Мы лишились чего-то, во что верили до сегодняшнего дня и чем успокаивали себя. Теперь же нам снова нужно найти что-то такое, во что бы мы могли поверить и успокоить себя. Сейчас силой, способной диктовать свои условия, является само время, к требованиям которого мы должны прислушиваться.

Эрика внимательно слушала Альби, стараясь понять, что он имеет в виду, не намекает ли на их семейные расхождения.

— Нужно что-то делать! Но что? Стараться, чтобы вслед за четырехлетней кровопролитной войной не последовал период страшных несправедливостей? Ответить на вопрос, почему монархисты мирного времени вдруг превратились в сторонников республики, а нетерпеливые до этого демократы — в большевиков?

— Альби, дорогой мой, я не чувствую себя достаточно сильной личностью или, если тебе это больше понравится, последовательно стойкой. Мне кажется, сейчас люди ненавидят друг друга больше, чем в любое другое время, а тот, кто решится погасить пламя этой ненависти, сам в нем сгорит. Поверь мне, что в наши дни лучше всего покорно подчиниться собственной судьбе.

Марошффи понял Эрику. Спорить с ней он и не собирался.

Однако барон, как представитель делового мира, запротестовал:

— Любить умеют только те, кто умеет ненавидеть, а живут только те, кто живет активно. Я имею в виду целенаправленную активность. Не скрою, что меня отнюдь не привлекают люди, которые разбираются лишь в вопросах жизни и смерти, целесообразности и нецелесообразности, в вопросе «быть или не быть?». И это в то время, когда действительность заявляет о себе во весь голос, а принимать участие в этом карнавале, на мой взгляд, очень приятно.

Эрике, по-видимому, надоело пустословие отца, и, чтобы прекратить это, она тихо сказала:

— До сих пор я видела и убеждалась в том, что все самые серьезные житейские испытания способен перенести без душевных травм лишь человек, сохранивший веру в свои идеалы, или тот, кто способен предаваться иллюзиям.

Альби подошел к окну и посмотрел во двор. Падал такой густой снег, что сквозь снежную пелену порой нельзя было разглядеть даже размытые очертания стволов деревьев.

Эрика подошла к нему и, тесно прижавшись, спросила:

— О чем ты сейчас думаешь?

— Так, ни о чем, неудобно даже рассказывать, — ответил он, пожав плечами.

Вскоре Фрида подала обед. В поварском искусстве она превзошла себя. Стол был уставлен множеством вкусных блюд, и это отнюдь не свидетельствовало о том, что за пределами виллы в мире так много печали, физических страданий, голода и болезней. Здесь, в теплом, хорошо натопленном доме, царили спокойствие и мир, которым вот-вот мог прийти конец, и об этом хорошо знали все присутствующие, в особенности Эрика.

Когда под вечер Альби и Эрика вернулись домой, там уже был Истоцки. Он расспрашивал Сударыню о том, где ему разыскать Альбина, к которому его послал Феньеш. Переговоры с Макензеном в Трансильвании стали настолько актуальными, что нужно было кого-то немедленно послать в Коложвар на переговоры. Такой поворот дела объяснялся тем, что майор Пожгаи вернулся из Парижа с нехорошими новостями, а в военном министерстве по-прежнему вынашивали мысль о вооруженном сопротивлении.

Альби без промедления сказал свое твердое «нет», о чем Истоцки немедленно известил по телефону Феньеша. Правительственный советник был сражен отказом. Он признался, что сел в лужу, так как всю эту операцию строил на участии в ней Альбина, а теперь у него уже нет времени подыскать другого человека.

Когда Эрика узнала, о чем именно идет речь, она сказала мужу:

— Раз ты обещал, то не отказывайся. Но я тоже поеду с тобой.

Истоцки ухватился за это предложение Эрики, поздравив ее со столь смелым и умным решением. Альби со своей стороны не одобрил предложения жены. Он перечислил всевозможные трудности этой поездки, более того, даже опасности, которым подвергает себя Эрика, соглашаясь сопровождать его в Коложвар.

Феньеш тоже не очень обрадовался такому повороту дела, однако после того как Эрика сама поговорила с ним, он хотя и не сразу, но все же уступил. Будучи человеком деятельным, он обладал еще и проницательностью.

На следующий день после обеда они сели в поезд: Альби и Эрика — в одном отдельном купе, Феньеш — в другом. Места им забронировала дирекция железной дороги. Несмотря на страшный запах карболки, которым пропахли все вагоны, и на неважное настроение, они все же не чувствовали себя слишком скверно, потому что в вагоне-ресторане, куда они зашли, их вполне сносно обслужили, предложив неплохое меню.

Увидев Эрику, Феньеш повеселел и уже не жалел, что она едет с ними. Ему льстило, что в поезде в Коложвар их будет сопровождать такая красивая женщина. До полуночи они мило проболтали в вагоне-ресторане, а вернувшись в свои купе, проспали оставшуюся часть ночи.

В Коложвар они приехали в холодный туманный день. На вокзале их ожидал с автомобилем услужливый чиновник трансильванского губернатора Амбруш Чейтхейи, взявший на себя все заботы о них. Разместили их в отеле «Нью-Йорк», откуда Феньеш сразу же поехал в комитет медье, а Марошффи — в штаб корпуса. О приезде было договорено заранее, и их уже ждали.

Пока Феньеш и Альби были заняты делами, Эрика заказала экипаж и поехала осматривать город.