Михай Фёльдеш - Приказ

— Альби, давай уедем отсюда хотя бы ненадолго, — попросила Эрика мужа. — Поживем несколько дней в каком-нибудь отеле. Я уверена, будет очень интересно.

Марошффи попросил Истоцки подыскать им люкс в какой-нибудь фешенебельной гостинице.

Адама удивило такое желание приятеля, однако он все же пообещал выполнить его просьбу. Спустя несколько дней он позвонил Альби по телефону и сказал:

— Знаешь, дружище, ты захотел невозможного. В настоящее время гостиницы совсем не такие, какими были раньше. Белье в них сейчас отвратительное, в номерах пахнет черт знает чем, запахи эти въелись в обивку и обои. Ты, видимо, забыл, что наша страна совсем недавно вела войну. С фронта возвращались офицеры, и те из них, кто имел возможность, — а они все старались ее иметь, — останавливались дней на десять — четырнадцать в Пеште. В номерах отелей они устраивали настоящие оргии, и, поверь, не скоро наступит день, когда исчезнет этот ужасный запах. К тому же дирекция не ручается за то, что у них в номерах абсолютно нет насекомых. Я тебе по-дружески советую придумать для развлечений место получше.

Однако Марошффи и Эрике ничего другого придумывать не пришлось. Совершенно неожиданно им помог барон Гот. В те дни через руки барона проходили миллионы корон. Огромные имения с помощью барона, а точнее, при его содействии меняли своих хозяев. В финансовых кругах столицы все были прекрасно осведомлены о его удачливых банковских операциях, в свершении которых ему помогали где природное чутье, а где его богатая фантазия, причем успех сопутствовал барону не только каждый день, но, можно сказать, каждый час.

Искусно используя ситуацию, Гот удачно купил в Сентендре виллу, стоявшую на холме, с которого открывался великолепный вид на Дунай. Барон намеревался провести там несколько недель со своей любовницей Мици, но та сбежала из Будапешта с каким-то итальянским офицером. Правда, барона, с головой ушедшего в финансовые комбинации, этот инцидент не очень-то расстроил.

Барон Гот предложил Эрике и Альби пожить немного в его новой, прекрасно обставленной и отапливаемой вилле. Поскольку барон лично принимал участие в переоборудовании виллы, то ему захотелось самому показать свое гнездышко дочке и зятю. По узкоколейке они доехали до городка, а уж от станции до самого места добрались в фиакре, который был для них заказан заранее.

Стоял крепкий декабрьский мороз, однако тяжелые тучи никак не могли освободиться от своей снежной ноши. Только легкая снежная пыль вилась над землей.

В холодном вагончике местной железной дороги дурно пахло, и трое господ чувствовали себя скверно в обществе швабских женщин, ехавших по своим делам с большими тюками и узлами. Разговоры баб о базарных новостях сначала забавляли барона Гота, но это продолжалось недолго. Окна в вагоне были покрыты морозными узорами. Оттаявшая от дыхания дырочка, как только на стекло переставали дышать, снова затягивалась ледком.

Стоило Эрике увидеть старую, повидавшую виды повозку, запряженную одной лошадью, как ей сразу же захотелось сесть в поезд и вернуться в Пешт. Однако, пересилив себя, она зло рассмеялась и села в повозку, громко именуемую фиакром. Она с отцом сидела на заднем сиденье, а Альби примостился напротив них на приставной скамеечке. Ему то и дело приходилось передвигать ноги то вправо, то влево, потому что полностью вытянуть их у него не было никакой возможности.

Полость, которую им подал угрюмый серб возничий, остро пахла конюшней, но крепчавший мороз все же заставил их накрыть ноги до самых колен.

Эрика, одетая в теплое пальто с меховым воротником, меховую высокую шапку, в сапожках с застежками, подбитых мехом, совсем не мерзла. Отец Эрики тоже не мерз в своей теплой шубе. Эрика с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться над отцом, вернее говоря, над его теплыми темно-зелеными наушниками, в которых он выглядел так комично.

Чересчур легко был одет только Марошффи: в костюме спортивного покроя и легком сером пальто.

Почти на самой вершине холма стоял особнячок в три комнаты с террасой, построенный под дачу. Там их уже ждала Фрида, повариха барона, которая, сознавая собственную важность, встретила их с должной почтительностью. Помогала ей молодая девушка из местных, которая от непривычки в такой обстановке почти все делала не так, как надо.

Выпив по бокалу пунша, чтобы хоть немного согреться, приехавшие осмотрели одно за другим все помещения дома.

Эрика еще не успела как следует осознать то, что случилось с ней в тот день, однако все же почувствовала, что совсем, казалось бы, незначительные мелочи, окружающие ее, порой постепенно превращаются в нечто значительное, которое начинает как бы душить ее.

В просторной, хорошо распланированной вилле не было ни одного дешевого предмета, а только красивая мебель, дорогие ковры и шторы. И тем не менее все это, вместе взятое, напоминало Эрике, что оно попало сюда совершенно случайно и было свезено для демонстрации красоты. Однако отдельные предметы элегантной мебели никак не подходили друг к другу, и в доме получился какой-то странный мебельный склад.

Эрику охватило такое чувство, что здесь волею судьбы собрались вещи переселенцев из богатых господских семей, бежавших из Северной Венгрии, Трансильвании, Южной Венгрии. Стоило только Эрике подумать об этом, как настроение ее испортилось окончательно. Особенно злили ее висевшие в столовой и холле картины, принадлежавшие кисти никому не известного художника, на которых были изображены обнаженные женщины.

Марошффи с мрачным видом наблюдал за выражением лица Эрики, которое красноречиво выражало ее сокровенные думы.

Эрика старалась улыбаться, но охватившее ее разочарование постепенно начало брать верх, и на ее красивом лице нет-нет да и появлялась гримаса, а бросаемые ею короткие слова «симпатично» и «красиво» кололи, словно иголки.

Сначала барон не замечал признаков плохого настроения дочери и не без хвастовства рассказывал, каким образом он приобрел тот или иной предмет обстановки. Оказалось, что Эрика была близка к истине, барон действительно скупил всю мебель на аукционе, на котором распродавалось имущество разорившихся аристократов.

Характером Эрики всегда управляли воля и любовь, хотя плохо знающим ее людям казалось, что она просто-напросто чересчур капризна. Она всегда чего-нибудь хотела.

Так, например, в настоящее время она хотела, чтобы Альби сильнее любил ее, любил жизнь, ценность которой за годы войны резко упала. Но в этом «любовном гнездышке» (так Эрика назвала про себя виллу отца) она, однако, вовсе не собиралась оставаться.

Когда сели за стол, Эрика неожиданно заявила: