Михай Фёльдеш - Приказ

Он вспомнил о том, каким тоном Эрика говорила с ним о Мари Шлерн, а затем об Илоне Туроци, а теперь эти невысказанные подозрения по адресу Юци Татар… Альби вдруг сообразил, что жена попросту ревнует его.

Ему захотелось встать и уйти из этого дома, но, к счастью, вернулся домой старый Татар.

Казалось, само время и борьба, в которую тот включился, омолодили старого столяра на несколько лет. Он очень обрадовался приходу Альби, подивился красоте Эрики и с откровенностью, свойственной старым людям, сказал то, что думал:

— Ну и красивые же вы оба, право! — Он улыбнулся Эрике и добавил: — Словно специально созданы друг для друга. — И, обращаясь уже к Альби, продолжил: — Что ты скажешь на то, что я вышел из старой партии и вступил в новую? Знаешь, Капитан, я возмущен тем, что власти пытались сделать с Бела Куном.

— И вы смогли уйти из партии, в которой состояли всю свою жизнь? — удивленно спросил Марошффи.

— Я всю жизнь рвался к революции, — тихо и спокойно ответил столяр. — А теперь я вижу, что новая партия как раз и ведет нас к революции. У нас даже оружие есть! — похвастался он. — Осенью прошлого года мы попрятали свои винтовки и гранаты, а теперь скоро, как мне кажется, достанем их из тех тайников. У нас даже собственная Красная гвардия имеется, а выступаем мы вместо с ребятами из Кебаньи и Эржебета.

Терпению Эрики пришел конец. Свое любопытство она удовлетворила, подозрения ее, однако, так и не рассеялись, тем более что она пришла к выводу, что Альби в этом доме довольно долгое время жил как равноправный член семьи. Ее подозрения крепли от собственных мыслей о будущем материнстве. Малыш Юци, который вдруг заплакал в своей колыбельке, как бы перевернул все в ее душе. Ей показалось, что она вопреки своей воле попала в очень неудобное положение.

— Пойдем домой! — решительно сказала она Марошффи.

Он тоже не хотел больше здесь оставаться. Попрощавшись с Юци и стариком Татаром, он попросил передать Петеру, что тот может разыскать его в министерстве.

Однако, выйдя из дома, они на улице встретились с Петером. Эрика, которую совсем не интересовал незнакомый ей мужчина, медленно пошла к остановке трамвая. Петер сказал Альби, зачем он просил зайти к нему:

— Капитан, мои друзья просили спросить еще раз у тебя: можешь ли ты помочь нам? Настало время, которого мы долго ждали. Мы твердо убеждены в том, что способны сделать много полезного.

— Вы выступаете против Каройи? — спросил Альби.

Между тем Эрика медленно удалялась от них, и Альби был недоволен ее бесцеремонностью. Петер, почувствовав его беспокойство, коротко ответил:

— Акция, к которой мы готовимся, направлена не против Каройи, а против тех, кто собирается загнать в гроб и Каройи, и всех нас. Ну так что же ты нам ответишь?

Марошффи, по сути говоря, ушел от прямого и честного ответа на заданный ему вопрос, сославшись на то, что, мол, жена плохо себя чувствует, и попросил времени, чтобы подумать над этим предложением, пообещав дать ответ в самое ближайшее время.

— Через несколько дней я дам вам окончательный ответ…

Пожав Петеру руку, он заторопился вслед за Эрикой, которая отказалась ехать на трамвае.

— Пройдемся лучше пешком! — заявила она решительно. — Покажи мне этот район, где ты жил без меня. Хорошо?

Она взяла Альби под руку так, что он почувствовал, что это не просьба, а приказ. Казалось, этим движением она хотела сказать ему: «Я хочу услышать от тебя признание. Я хочу знать, как ты тут жил и что тебя забросило так далеко?»

Альби понял желание Эрики, однако он не только не был способен в тот момент на откровенный разговор, но даже не чувствовал в нем никакой необходимости. Он понимал, что в жизни бывают такие мелочи, которые моментально становятся очень важными, стоит только заговорить о них.

Он попытался помочь Эрике избавиться от дурного настроения.

— Вот там проходит железная дорога, — бесстрастно начал объяснять он. — Вон там, слева, завод Хоффера, а напротив него — Липтака, а чуть в стороне — фарфоровый завод. А сейчас мы зайдем на кладбище.

Кладбищенский сторож проводил их на могилу Мартона Терека, которая была обложена свежим зеленым дерном. Буквы на табличке, где было написано имя, заметно побледнели.

«Как быстро все стирает безжалостное время», — невольно подумал Марошффи, а потом сказал Эрике:

— Я очень любил человека, который лежит здесь…

— А кого ты еще любил? — спросила его Эрика с женской непосредственностью.

Марошффи хотел ответить ей, что он полюбил всех простых и незаметных людей, с кем свела его судьба в этом грустном мире, но так и не сказал, подумав вдруг о том, что, быть может, мир этот вовсе не такой уж и грустный, а люди, живущие в нем, не такие уж и простые и маленькие.

Затем он повел Эрику в район, где прежде работал. После него на той мусорной свалке перебывало очень много людей, но настроение было совсем иным: каждый чувствовал себя начальником.

Марошффи вспомнил Фреда, грустных военнопленных, серые, дождливые дни, и на душе сделалось тоскливо.

«Как давно все это было», — подумал он и тут же поймал себя на мысли о том, что его тянет к тому времени и к тем людям, среди которых он тогда жил. Ему попросту не хватает их.

Разумеется, Эрика не поняла душевного состояния мужа, его упорное молчание она восприняла по-своему. Чувствуя себя оскорбленной, она молча шла по свалке, содрогаясь от неприятного чувства отвращения.

— Картина ада и та, наверное, более отрадна, чем эта, — тихо заметила она. — Пойдем отсюда, Альби.

По дороге домой они почти не разговаривали друг с другом, а когда пришли, Эрика сказала:

— Какой странный вечер мы провели сегодня с тобой, не так ли, Альби?..

Марошффи хотел обнять жену, но Эрика отошла от него и холодно, всем своим видом показывая, что отнюдь не намерена идти с ним на сближение, спросила:

— Собственно говоря, что за дела связывают тебя с этими людьми? Почему они называют тебя Капитаном?

— Мне от них ничего не нужно, — устало ответил Альби. — Я довольно долгое время сам ищу себя. Что-то ушло, но оставшаяся в душе пустота все еще ничем не заполнена. Я хочу, чтобы ты правильно поняла меня…

Эрика подумала: «Я еще раз, в последний раз, попрошу его поехать со мной за границу. Ничего объяснять ему не буду. Он должен сам понять, что я приняла такое решение. Если же он не хочет ехать со мной, если для него важен этот другой мир, тогда я уеду одна, без него, без прощания, а все остальные вопросы оставим на более позднее время…»

Стало совсем темно. Альби хотел включить лампу, но Эрика попросила его не зажигать свет. Через окно с улицы в комнату проникали блики света и тени. В комнате стояла такая тишина, что было отчетливо слышно поскрипывание мебели. Из столовой донеслось три удара стенных часов, отбивших три четверти.