Михай Фёльдеш - Приказ

Прочитав письмо, Марошффи почувствовал угрызения совести. На него нахлынули воспоминания о девушке, вспомнилось все, что она ему когда-то говорила. Он протянул письмо Эрике, чтобы она прочла его. Однако Эрика даже не взглянула на письмо. Она взяла прислоненную к шкафу картину и поставила ее на стул так, чтобы на нее падал свет из окна, а потом спросила:

— Что ты намерен делать с этим? Надеюсь, не станешь вешать на стену?

— Бедная девушка… — тихо проговорил Альби и, сняв картину со стула, поставил ее на прежнее место лицевой стороной к себе. Глядя на картину, он невольно подумал о том, что смерть победила танцующую девушку.

Картина в тот же день исчезла из комнаты. Эрика унесла ее на чердак. Это только увеличило образовавшуюся между супругами трещину. Если бы они объяснились, то, возможно, обоим не пришлось бы столько страдать. Однако ни один из них не хотел начинать первым, а Сударыня не собиралась помогать им в этом. Она не сделала бы этого, даже если бы захотела, так как все свое время она посвятила улаживанию финансовых дел. В Будапешт в те дни поступали дорогие картины, захваченные на оккупированных территориях, гобелены, столовые сервизы, ценная мебель, драгоценности — короче говоря, вещи, в которые можно было вложить деньги. И Сударыня вкладывала в них свой капитал.

В середине марта, появившись неожиданно в доме Марошффи, барон Гот заявил, что они должны созвать семейный совет и пригласить его.

— Я только что был на приеме у министра финансов Пала Сенде! — начал он с подъемом. — От него я и узнал то, что сейчас и расскажу вам. Сегодня в совете министров состоялось бурное заседание. Господа министры рассматривали кое-какие актуальные вопросы, по которым они долго и горячо спорили. В конце концов они признали, что близок крах. Вместе с ними во главе стола сидел Каройи, совершенно убитый. По словам Сенде, он охотно отказался бы от должности в пользу Мартона Ловаси, но положение страны настолько критическое, что даже энергичный Ловаси не согласился взять власть в свои руки. Министр внутренних дел Винце Надь потребовал отставки правительства, немедленного ухода премьер-министра и создания нового правительства, состоящего исключительно из социал-демократов, которые, быть может, еще и могут что-то сделать. При этом Винце Надь ссылался на то, что в Германии и Австрии социалисты также согласились на переход власти в их руки, пообещав в этом случае поддержать порядок в своих странах…

— Ну и что? Уйдет правительство в отставку? — перебила барона Сударыня.

— Не знаю, — ответил барон. — Думаю, что нет. Однако что касается самого Сенде, то он принял окончательное решение. Он заявил своим коллегам-министрам буквально следующее: «Буржуазия потерпела крах, а следовательно, из этого факта необходимо извлечь уроки».

Сударыня с трепетом слушала барона, опасаясь прежде всего за свои капиталовложения.

Эрика нервно расхаживала по комнате, словно дикий зверь в клетке.

Марошффи думал о разрабатываемых им планах, внутренне чувствуя, что происходящие в стране события как бы подтверждают его правоту. Он даже подумал, что Бему все же придется согласиться с его планом, так как Венгрии нужна сильная армия и создать ее нужно очень быстро, не жалея ни сил, ни нервов.

А барон Гот тем временем продолжал излагать свои взгляды, хотя и в несколько ином варианте:

— Как умно поступил Важон, вовремя уехав в Швейцарию! Уезжая, он сказал мне: «В этой богом проклятой стране вот-вот начнется нечто такое, на что лучше смотреть издалека». Я лично уже собрался. Завтра уезжаю. Вам же я советую как можно скорее ехать за мной. Вот ваши паспорта. Никаких препятствий для вашего выезда нет. Дорогие вы мои, я сыт по горло здешней неразберихой, и, хотя у меня сердце обливается кровью, глядя на Венгрию, я уже ничего не могу сделать для нее.

На следующий день барон Гот действительно уехал за границу. В тот же день Марошффи получил по почте открытку с Заводской улицы от Юци Татар. Она просила Альби в один из ближайших дней навестить их под вечер:

«…Петеру нужно посоветоваться с тобой. Я особенно жду тебя, чтобы показать тебе своего малыша».

Открытка сначала попала в руки к Эрике. Несмотря на то что открытка была адресована не Эрике, она все же прочла ее. Альби в тот день поздно вернулся из министерства. Он долго спорил с коллегами, отстаивая свой план, который все считали толковым, достойным бывшего офицера генерального штаба, но все же неприемлемым.

Дома Эрика встретила Альби с открыткой в руках.

— Завтра я поеду с тобой. Хочу познакомиться с твоими… друзьями, — не без ехидства сказала она.

На следующий день Альби, освободившись от службы, вместе с Эрикой поехал к своим друзьям на Заводскую улицу. День, как назло, выдался ненастным, казалось, вот-вот пойдет дождь, солнце лишь урывками показывалось из-за серых туч. Город производил гнетущее впечатление. Толпы народа тянулись в крепость, выкрикивали какие-то лозунги.

Марошффи заметил беспокойство Эрики. Правда, он подумал, что на нее произвели впечатление люди на улицах. На самом деле Эрику волновало совсем иное. В душе она еще не решила, намерена ли стать матерью. Об этом она еще не говорила мужу. Теперь у нее появилась скрытая, еще не осознанная тяга к «милой тайне». Альби тоже заметно изменился, обо многом он судил иначе, чем прежде.

В Кишпешт они приехали несколько раньше условленного времени. Дома оказалась лишь одна Юци.

Юци заметно похорошела, материнство явно пошло ей на пользу. Увидев жену Альби, она немного растерялась, ошеломленная красотой Эрики. Однако, призвав на помощь свою гордость, она быстро взяла себя в руки и, как гостеприимная хозяйка, засуетилась, чтобы чем-нибудь угостить их.

Эрика же вела себя непринужденно. На ее лице отражалась лишь вежливость. Постепенно осмотревшись, она начала чисто по-женски приглядываться к Юци, которая с материнской радостью показала им своего малыша, а тот сразу же потянулся ручонками к Альби. Малыш засмеялся, Альби тоже заулыбался. У обоих были голубые глаза, светлые и очень похожие.

Эрика посмотрела на Юци и увидела, что у той тоже голубые глаза. Чтобы утвердиться в своем предположении, Эрике хотелось, чтобы у Юци глаза оказались совсем другого цвета. Эрика никак не могла освободиться от своего подозрения, что когда-то Альби и эта женщина могли быть в более близких отношениях, чем сейчас.

Показав малыша, Юци усадила гостей. Она рассказала, что муж ее уехал в провинцию за продуктами, что ее отец стал членом местного комитета коммунистической партии, что один молодой скульптор делает памятник на могилу Мартона Терека.

Эрика отвечала ледяным молчанием на приветливость Юци, и это не ускользнуло от внимания Альби. Очень скоро он разгадал ход мыслей жены, и ему стало неприятно за нее, более того, он даже ужаснулся, как она могла подумать такое.