Михай Фёльдеш - Приказ

— Скажи, Альби, неужели тебе не хочется уехать в Швейцарию? — первой нарушила томительную тишину Эрика.

Марошффи ответил не сразу, а только после долгого раздумья:

— Нет, Эрика, я должен остаться дома.

— Почему? Объясни! — воскликнула она, удивленная той твердостью, с какой он произнес эти слова.

Альби понимал, что он сейчас не сможет убедительно ответить на вопрос жены, у него даже не было подходящих слов, а аффектированных сцен он вообще не любил.

Он не мог с пафосом сказать, например, такое: «Я должен помочь своей родине! Это внутренний приказ моей души, которого я не смогу не выполнить, не потеряв совести. Было время, когда я нарушил офицерскую присягу, а сейчас я и без клятвы чувствую свой долг».

Но он только подумал об этом, не смея выразить свои мысли словами. Сказанные обычным тоном, эти слова, несмотря на всю их чистоту, превратятся в пустую патетику и покажутся попросту смешными.

Поскольку Эрика ждала от него ответа, он сказал:

— Я должен остаться на родине.

За окном с большой силой подул мартовский ветер, и от его порыва задрожали стекла в рамах и заколыхались гардины на окнах.

Эрика про себя решила, что уедет в Вену на следующий же день. Уедет не попрощавшись, как она сначала и хотела…

Вскоре после ужина Марошффи лег спать. Рано утром ему нужно быть в министерстве, и он хотел хорошенько отдохнуть, чтобы набраться сил для участия в предстоящей дискуссии.

Эрика осталась у себя в комнате и всю ночь что-то писала. Об этом знала только Сударыня, которая большую часть ночи провела, сидя в кресле, потому что ее снова стала мучить бессонница.

Марошффи позавтракал один, не желая нарушать утренний сон жены. В министерстве он узнал, что состоится, собственно, не дискуссия, а самое обычное общее собрание офицерского состава, и вовсе не в крепости, а в особняке на улице Сенткирая, в купольном зале.

В Пешт Марошффи направился вместе с майором Футаки, Флейшакером и Карпати, где их уже ожидали капитан Эрк и Денешфаи.

Стоило только Альбину увидеть Денешфаи, как в душе у него, как и раньше, вспыхнула былая неприязнь и он невольно подумал: «Неужели Эрика когда-нибудь принадлежала этому человеку?» В такие моменты Альби гнал от себя даже мысль о том, что легкий флирт для светской женщины не только допустим, но и приличен, поскольку он ни в коей мере не оскорбляет супружеской верности.

Когда они вошли в зал, на трибуне уже стоял какой-то капитан с орлиным носом на круглой физиономии и, сильно грассируя, словно перекатывая во рту горошину, неприятным, почти истерическим голосом вещал:

— …Нам нужны тысячи офицеров! Мы должны сформировать из отборных офицеров и унтер-офицеров специальные полки, потому что только такие части в состоянии поддерживать порядок как в столице, так и во всей стране, а также ее основу — частную собственность! Мы не собираемся торговаться, нам не нужны люди, проводящие раздел земли, да и само понятие «республика» — тоже выдумка не венгров! Мы должны привлечь к ответственности всех тех, кто подрывает государственные устои изнутри, и если не будет другой возможности, то должны промыть кое-кому мозги хорошим свинцовым дождем.

Марошффи спросил у стоявшего рядом с ним капитана Эрка, что за человек разглагольствует сейчас на трибуне.

— Это хорват, одетый в венгерскую форму, но душа у него австрийская, — ответил Альбину Эрк. — Это очень модный оратор и к тому же любимец генерала Верти, а зовут его Дьюла Гембеш…

Вслед за капитаном Гембешем на трибуну один за другим поднимались офицеры в самых различных званиях и произносили речи, в которых так или иначе варьировали ту же самую тему, что и он.

Бесконечная вереница ораторов, произносивших длинные, нудные речи, подействовала на Марошффи как барабанный бой. У него разболелась голова, он вышел из зала и направился по улице к проспекту Ракоци, чтобы немного освежить голову на чистом воздухе.

На улице Ваци он неожиданно встретился с Мари Шлерн, которая шла ему навстречу, держа в руке какие-то мелкие покупки. Разминуться с ней было просто невозможно. Мари, как и всегда, была элегантно одета, свежий ветерок разрумянил ей щеки. Она направлялась в сторону площади Верешмарти.

Мари мило поздоровалась с Альби и начала шутливо отчитывать его:

— Почему ты не уговоришь Эрику как-нибудь зайти ко мне вместе с твоей мамашей? И сам ты почему вдруг стал избегать меня? Правда ли, что ты безгранично счастлив сейчас? Поэтому, видимо, у тебя нет времени навестить своих старых друзей!

Марошффи начал что-то говорить в свое оправдание, не называя действительной причины своего невнимания к Мари. Она, разумеется, прекрасно понимала это, но ее не смущало ничто. Как ни в чем не бывало она беззаботно щебетала:

— Знаешь, я снова свободна как птица! Неужели ты ничего обо мне не слышал? Кто-то из моих недругов настроил генерала против меня, и наш брак расстроился. — И она радостно рассмеялась, как человек, удачно пошутивший. Но тут же быстро спохватилась и продолжала: — Собственно говоря, я сама этого захотела. Неожиданно, словно удар грома, пришла мысль, что мы совсем не подходим друг другу. Я вовремя обнаружила это, не так ли? — Последние фразы она произнесла совершенно другим голосом, как-то легко и просто, как обычно говорят некрасивые, но уверенные в своей обаятельности женщины, в жизни которых бывают такие времена, когда они покоряют своих спутников и делают с ними все, что захотят. — Я никак не могу поймать фиакр, — прощебетала она. — Ты можешь проводить меня до угла улицы Фюрде, а уж там я сяду на омнибус.

Марошффи ничего не оставалось, как взять у Мари свертки и проводить ее.

По дороге Мари без умолку болтала, пичкая его самыми новыми пикантными светскими сплетнями, а сама в душе со злорадством думала о том, как было бы хорошо, если бы Эрика сейчас увидела, как они идут и мило беседуют.

Альби, идя рядом с ней, в душе злился на самого себя за то, что эта женщина до сих пор все еще тревожит и волнует его.

Стоило только Мари взять Альбина под руку, как от прикосновения ее бархатной ручки его словно током ударило. Мари же все говорила и говорила, а Альби, сам того не желая, невольно вспомнил их первую встречу.

Тогда ему было семнадцать лет. Он только что пережил пору увлечения романами Йокаи и Дюма. С героями романов «Политические люди» и «Три мушкетера» он не расставался, по ночам ему все еще снились сны, навеянные прочитанными книгами, но он уже засматривался на девушек. Зимой, прежде чем отправиться на каток, он обязательно заходил за кем-нибудь из знакомых. Весной в обществе девушек он ходил в горы за сиренью, а летом купался на Адриатике, осенью вместе с ними посещал концерты. Случалось, он переживал и любовные увлечения, которые, как правило, начинаются не без помощи подружек, а заканчиваются не без их жестоких вмешательств. Он тогда первый раз в жизни поцеловал Мари Шлерн, которой в ту пору было тоже семнадцать лет. Выглядела она вполне взрослой и считалась завидной партией, поскольку отец ее имел большое состояние.