Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Да уж, – сказал Батуала. – Тут сразу и не найдешь, чем ответить. Значит, знала хохму.

– Да уж явно… – кивнул Доцент. – Как маршруты на сегодня?

– У меня – ништяк, – сказал Батуала. – Парочку пришлось местами поменять, зато крюков нет.

– Везет тебе, – хмыкнул Доцент. – А у меня – одна-единственная на аптечный склад, причем аж от Крутоярской. Это значит, из-за одного квитка километр туда, километр обратно.

– Это еще ничего, – грустно сообщил Сенька. – Мне из-за одной-единственной с окраины на «Вагонмаш» переть. Пять кэмэ туда, пять назад. Облезть можно…

– Ну дак… Снова с утра Никифоровна маршруты раскладывала, шкидла [18] Шкидла – в данном случае мымра. старая…

Батуала отозвался о Никифоровне матерно. Если уж не везло, то на раскладке телеграмм сидела эта старая шкидла, которой хоть кол на голове теши. Лорка маршруты подбирала нормально, а Никифоровна, хотя карта города висела у нее перед носом, дурковала постоянно: то разложит так, что придется перекладывать, иначе начнешь выписывать по маршруту петли, то подсунет такую, из-за которой приходится делать приличный крюк, то вообще положит адрес с одного участка на другой.

– Три года еще шкидле до пенсии, – сказал Батуала уныло. – Придется терпеть. Сколько ни объясняй и в карту ни тычь, не понимает.

– Думаешь, мы еще на три года задержимся?

– Три года ж держимся. А чего? Работа знакомая, деньги хорошие, учиться никого не тянет, хоть рабочего стажа для любого вуза достаточно… Чем не жизнь?

– Прав ты, кентяра… Ладно, погода хорошая, мотик под задницей. Для бешеной собаки семь верст не крюк. С «Вагонмашем» одно хреново: на той двухрядке хрен обгонишь какого-нибудь черепаха на длинном ере, если встречное движение густое. Придется за ним тащиться.

– Во-во. А еще…

Метрах в трех от них откинулась горизонтальная фрамуга высокого сплошного окна, показалась Лорка и жалобно воззвала:

– Мальчишки, что вы расселись? Костя, у тебя три срочных, у вас двоих тоже… Никифоровна на понос исходит.

– Лор, да ничего такого срочного, чтобы не успевали. Мы ж ковбои, сама знаешь. Крылатые ракеты «Першинг».

– Да знаю я… Только она, как всегда, воняет. Ноет, что докладную напишет. На фига оно вам?

– Ну скажи, мы пошли… – Батуала поднялся первым. – Полетели…

Они вошли в обширный зал Главпочтамта, свернули вправо, мимо киоска «Союзпечати», зашли в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» – они были не посторонние, и это грозное предупреждение их нисколечко не касалось. Вышли на небольшой двор, где чуть подальше, у косого спуска в подвал, выгружали сданные в отделения посылки и бандероли трое знакомых грузалей, явно уже с утра глотнувших дозу.

– Семеныч! – рявкнул Доцент. – Что ты с почтовыми отправлениями советских граждан обращаешься, как бухой боцман с лядью? Аккуратнее спускай, вдруг там хрусталя…

– Девку свою мацай аккуратнее, – огрызнулся Семеныч. – Хрусталя к пересылке запрещены…

Настроение у него, как и у других, было явно злое – принятый хмель выветривался, а посылок и бандеролей оставалось еще полмашины. Так что грузали были прикованы к рабочему месту, в отличие от них, которым предстояло сейчас вырваться на городские просторы и выбирать любую сторону света по собственному усмотрению – ну, с учетом маршрута.

Они принялись неторопливо застегивать шлемы, повесив сумки на рули «сто шестых».

– Комиссар прется… – тихонько сообщил Сенека. – Точно говорю, Митька, сейчас опять пристанет, как банный лист к жопе…

– Вот и я так думаю, – сказал Доцент.

Подошел комсорг Батылего, как всегда, в костюмчике, при галстуке, папочке и комсомольском значке с украшением в виде золотого листочка по торцу флага и золоченой же плашкой внизу, на которой было написано «ЛЕНИНСКИЙ ЗАЧЕТ» (что-то это у них означало, но Доцент с Сенькой, как люди беспартийные, такой херней не интересовались). Как и подобает комсомольскому вожаку, демократично поздоровался со всеми за руку и – накаркал Сенька! – с ходу начал:

– Митя, Коля, в десятый раз спрашиваю… Вы в комсомол вступать собираетесь? Оба на хорошем счету, не считая отдельных мелких нарушений трудовой дисциплины, прогулов за вами вообще не числится, политически грамотные. Митя, я сам на прошлой неделе видел, как ты в киоске газету английских коммунистов «Морнинг стар» покупал…

Митя старательно сделал благонамеренно-задумчивое лицо. Не рассказывать же было комиссару, для чего он «Утреннюю звезду» покупал. А покупал оттого, что в крохотной заметочке на первой странице увидел знакомую фамилию – Беленко. Того самого, про которого вражий «Голос Америки» недавно клеветал, что он угнал в Японию новейший советский истребитель. Черт его знает, как там обстояло на самом деле, вражьи голоса и соврать могут, а проверить нигде не проверишь – советские газеты и телевидение об этом молчали, как партизанка на допросе. Англичане это подтвердили – да, Беленко, да, новейший истребитель «МиГ-25», да, попросил в Японии политического убежища. Если подумать, получалось интересно и непонятно. Советские газеты молчат, а английским коммунистам о таком печальном факте писать можно. Поневоле вспоминается любимый роман Стругацких: «Доктору, значит, можно закладывать, а отцу Кабани, выходит, вредно. Нехорошо получается». А самое главное – английскую газету продают в киоске, расположенном через дорогу (если наискосок) от обкома партии. По недосмотру? Не бывает таких недосмотров. Скорее всего оттого, что знающих английский в Аюкане – с гулькин нос. Тот, кто прочитает (как сейчас Доцент, напрягши память о школьном английском), трепать все равно не пойдет…

– Нужно же знать, чем английские трудящиеся живут, – подал Митя плечами.

– Вот я и говорю! – с большим энтузиазмом воскликнул комсорг. – Политически грамотные ребята, а не в комсомоле. Подумайте еще раз. Да хорошенько. Шестидесятилетие Великого Октября на носу…

– Револьт Кириллович, – сказал Сенька с хорошо скрытой вкрадчивостью. – А это политически грамотно – про Великий Октябрь говорить, что он «на носу»?

У комсорга стало такое лицо, словно он полез под юбку симпатичной чувихе где-то в уютном уединении и вдруг качественно получил в ухо мозолистой рукой пролетария, которому там вроде и взяться было неоткуда.

– А? Ну да… Это я, Коля, оговорился нечаянно. Великий Октябрь скоро наступит – так будет правильно. А вы всё не комсомольцы.

– А мы достойны, Револьт Кириллович? – с видом крайнего простодушия осведомился Доцент. – Нам и выпивать случается, и с девочками бывало всяко…

Комсорг машинально оглянулся и уверенно сказал:

– Но на людях, особенно в трудовом коллективе, вы ни в чем таком не замечены. Значит, меру знаете.