Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Ну, знаю. Ни хера в этом нет, но что-то в этом есть… А ты-то ее откуда знаешь? Не могло ж тебя просто так туда занести, от нас до Буденного не ближний свет. Ну ладно, ты ей уже телеграммы возил, надо полагать. А всё остальное из головы взял?

– Да не совсем, – сказал Сенька. – Между нами, мужиками… Уже три недели с ее соседкой хожу. И одноклассницей. Женечка с Буденного, шестьдесят шесть. «Переговорку» завез, она вышла. Потрепался да и подклеил, а она склеилась. Ничего так Женечка. На видок и все семнадцать дашь, как и этой Юлечке. И целоваться умеет, и не пищит особенно, когда ручки чуток подраспустишь. Мы с ней как-то у ворот стояли, тут эта Юлечка домой шла. Я и спросил у Женьки потом, как да что. Ни с кем конкретно не ходит, но кой-какой курс молодого бойца прошла. В наше с тобой время они этот курс в восьмом и проходили, а уж нынешние… И фотки смотрели, и разговорчики вели промеж себя насчет того и этого, и с одноклассниками обжимались. И портвешок уже пару раз пробовали, а уж курить – покуривают обе втихаря, как полкласса девочек.

– Заинтриговал ты меня… – искренне сказал Митя. – Сколько смотрел на Тявого с Полканом, самому в голову не приходило… А молчал!

– Да вы бы с Батуалой первые начали подкалывать насчет лирики с романтикой. Как Тявого с Полканом подкалывали.

– А у тебя с этой Женечкой что, лирика с романтикой? – прищурился Доцент.

– Ну не так чтобы уж очень, – подумав, сказал Сенька. – Но что-то такое в этом есть. Вот ты сам прикинь, Доцент: когда подклеишь которую на танцах или на улице, о чем в первую очередь думаешь? Когда ее прижмешь в подъезде или в темном уголке?

– Тоже вопрос… – фыркнул Доцент. – Как бы ее, лапочку, побыстрее да половчее уложить.

– Вот то-то! – Сенька поднял палец. – А с такой, как Женечка, – ну абсолютно другие впечатления. Интересные, новые и сложные. Держишь ее в богатырских руках, нетронутую, и прекрасно соображаешь, что жарить ты ее никогда не будешь. Пока станет совершеннолетняя, много портвейна утечет… Возьмешь ее взасос, а она этак неописуемо трепыхнется, вся из себя невинная… Ох, кайф…

– А это не извращение? – фыркнул Доцент.

– Ни фига подобного! – серьезно сказал Сенька. – Я так думаю, годись мы им в папки или будь нам хотя бы лет по тридцать – вот это было бы извращение. А так… Как там кино называлось, на которое Лорка нас вытягивала со страшной силой? Ага, «Жизнь на грешной земле». Вот она самая – жизнь на грешной земле. Тявый с Полканом да мы с тобой – это уже не извращение, когда народу много, это жизнь на грешной земле…

– Ну, ты меня-то заранее не плюсуй. Не факт, что мне ее подклеить удастся.

– Мить, не прибедняйся. С нашим-то жизненным опытом да такую вот не подклеить? Да как два пальца. И еще один плюс. Будь это чувишка наших лет, нам за нее кодла с Нефтебазы непременно бы попыталась рыло начистить. Буденного – это ж Нефтебаза, а там кодла неслабая. А за восьмиклассницу никто подписываться не будет, она ж как бы и ничейная считается. Это плюс?

– Это жирный плюс, когда речь идет о чужом районе… – задумчиво сказал Митя. – Вот так, значит? Гурман вы у нас, месьё…

– Да ни хера подобного, – сказал Сенька. – Просто такие чувишки – особый кайф. Ну что, едешь?

– А пожалуй что, – решительно сказал Митя. – Хоть посмотрю, что там за принцесса на горошине…

– Если вспомнить такое кино – пожалуй что, та принцесса, которая со свинопасом взасос целовалась. Правда, там был не свинопас, а переодетый в него принц, но какая разница… Ну, по коням?

– По коням.

Они выехали со двора на одностороннюю двухрядку, повернули направо, встали у светофора. Когда зажегся зеленый, разъехались в противоположные стороны согласно маршрутам, ковбои на всем скаку. Правда, в центре ковбоям особо не разогнаться – темновато, узковато, трехглазых [19] Трехглазая – светофор. понатыкано…

Центр Митя не любил – с точки зрения именно что двухколесного ковбоя. И за все только что перечисленное, и за то, что сплошь и рядом негде поставить мотоцикл, когда приезжаешь с телеграммой: повсюду «кирпичи» и «Остановка запрещена», «Стоянка запрещена». Частенько приходилось шагать пешком квартал-другой со шлемом в руке, как идиоту. (Оставишь его на руле – непременно упрут, шлемы в этом году из «Спорттоваров» пропали, ему пришлось месяц ездить в хоккейном, что гаишники скрепя сердце допускали – а потом гонять за ним за двадцать пять километров на родину, в Миусск. Вот там как раз шлемов хватало, и очередь за ними не выстраивалась. Загадочная всё-таки штука – советская торговля. В Аюкане обитает тысяч сто народу, в Миусске – чуть ли не вчетверо меньше. Значит, и по мотоциклистам примерно та же пропорция. Но в Аюкане шлема днем с огнем не найдешь, а в Миусске свободно бери хоть дюжину.)

Он в который раз мимолетно и привычно подумал, что и эта сторона жизни устроена глупо. У каждого из них лежало в кармане серое удостоверение с гербом СССР и тисненным золотом же МИНИСТЕРСТВО СВЯЗИ СССР, гласившее, что предъявитель сего – доставщик телеграмм Главпочтамта (фотография с уголком и печать в наличии) и ему разрешен бесплатный проезд на всех видах общественного транспорта, исключая такси. Правда, из всех видов общественного транспорта имелся только автобус, но все равно, удостоверение было полезное. Вот уже три года как Митя забыл, что такое платить за проезд в автобусе. Вообще-то в удостоверении стояло «При исполнении служебных обязанностей», но чему это мешало? Формы они не носили, хотя форма им полагалась, как и почтальонам, но ни они, ни начальство ее в жизни не видели, да и почтальонши ее получали одна из десяти. Так что они всегда были при исполнении. Если попадался особо въедливый контролер, веско заявляли: «Я на работу», или «Я с работы», а то и просто хлопали себя по карману: «Я на работе, телеграммы здесь». Смотреть, есть ли телеграммы, контролеры права не имели – тайна переписки граждан гарантирована Конституцией СССР. Не прокатывало только тогда, когда кто-то из них ехал особенно бухим, а впрочем, и тогда частенько прокатывало: «Я с работы, день рождденья от-мумечали…»

Так вот, к этому удостоверению не помешало бы другое (или хотя бы бумажка с печатью), где говорилось бы, что при исполнении служебных обязанностей им разрешен проезд под запрещающие знаки. Однако надеяться на это было бесполезно: черт-те когда разработанные правила Минсвязи предусматривали перемещение доставщика исключительно на своих двоих, и про использование при исполнении личных мотоциклов (да и велосипедов тоже) ничего не говорилось. К великому сожалению…

В общем, с точки зрения пешехода, гулять по центру вечером что с девочкой, что в компании кентов было одно удовольствие. А вот с точки зрения мотоциклиста, к тому же не обычного, а озабоченного доставкой телеграмм, – совсем наоборот. Хорошо еще, что было этого центра – всего ничего. Даже не превышая дозволенную скорость, Митя уже через несколько минут выехал к огромному бетонному мосту, вздымавшемуся без всякой речки. Мост был сухопутный – один из двух виадуков, проходящих над железной дорогой. И отрезавший от города немаленький кусок – поменьше трети, но побольше четверти.