Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Ну вот, – сказал Митя авторитетным тоном. – А коли уж отметка есть – правила надо соблюдать… Расписывайтесь вот тут… нет, время ставить не обязательно, я сам потом поставлю. Вот телеграммка, владейте.

– Поздравительная… – сказала Юля с легким разочарованием – ну да, после столь бюрократической процедуры явно ждала чего-то более важного. – Тетя Аля сто раз такие присылала, и их всегда в ящик бросали… Что она вдруг?

– Вам лучше знать, – пожал плечами Митя. – Может, хотела, чтобы вам непременно из рук в руки вручили, торжественности ради. Первое сентября на носу, праздник…

– Ой, да какой там праздник… – протянула она с ненаигранной тоской.

Ну, понятно. Мы в ее возрасте были точно такие же, да и помладше – с теми же мыслями. Первое сентября только для первоклассников – церемония незабываемая, а для всех прочих… После летнего безделья – снова за парту, зубрить-проходить, двойки хватать… Вот и Юлечке это не в кайф – лето красное пропела, как та стрекоза из басни, порхала вольной пташечкой, на танцы бегала, в кино, с подружками общалась, с одноклассниками целовалась. И вот теперь извольте снова за парту, Юлия Михайловна, учить, как образ Андрея Болконского танцевал на балу с образом Наташи Ростовой, когда их образ Пьера Безухова познакомил. Нет, «Войну и мир» они в восьмом классе прошли, как все мы, грешные, но мало ли будет других образов?

– Все равно красиво будет, как сейчас помню, – сказал Митя. – Цветов море, учителя по-доброму улыбаются один раз в году, на людей похожи, а не на машинки для штамповки двоек и колов… Девочки все в белых фартучках… – На сей раз он, не скрываясь, смерил ее многозначительным взглядом, но как раз сейчас именно такой взгляд по ходу пьесы и требовался. – Представляю вас, Юлия Михайловна, первого сентября – в белом фартучке, с кружевным воротничком, с комсомольским значочком, чуток дозволенной косметики… Серёжки уже можно… Да, и манжетики белые, и цветы в руках… Жалко, я эту очаровательную картинку не увижу.

– Пошляк вы, – сказала Юля без тени раздражения, снова чуть поиграв красивыми серыми глазищами.

– Да ну, – сказал Митя. – Тонкий ценитель прекрасного… Значит, в девятый? Поступать будете?

– Ага. Родители настаивают, чтобы я в вуз пошла. У мамы только техникум, а у папы вообще восьмилетка, он шоферит. Вот и хотят, чтобы я вуз закончила, чтобы стала в родове первой с высшим образованием…

– Родители – они такие, – сказал Митя. – По себе знаю.

– А интересно, вы учитесь и вот так подрабатываете? Или работаете постоянно?

– Правда, интересно, мисс Джульетта?

– Кто? – подняла она красивые бровки.

– Ну, вы ж английский учите… На инглише Юлия и будет Джульетта.

– Джулия, – поправила она.

– Ну, все равно, по-итальянски – Джульетта. А вам идет. Видели кино «Ромео и Джульетта»?

– Видела, – сказала она с налетом мечтательности. – По телевизору и недавно.

– Много потеряли, мисс Джульетта, – сказал Митя искренне. – По телевизору, да черно-белому… Вот цветной и широкоэкранный – это вещь. Смотрел я его четыре года назад, до сих пор цепляет…

– Ага, я слышала, фильм в цвете и на широком экране отпадный. Только четыре года назад я совсем маленькая была, а он шел «детям до шестнадцати»… Оказалось – ничего такого, – она на миг отвела взгляд. – Только раз они в постели, и то очень красиво снято, никаких пошлостей… Жалко, я тогда маленькая была…

– Ну, сейчас-то вы – ох и ах… Разбиваете, поди, одноклассникам сердца по дюжине в неделю?

– Ну вы скажете! – воскликнула она с насквозь деланым возмущением.

Всё. Картина Репина «Приплыли». Разговор, порой умело Митей направлявшийся, достиг точки, за которой плавненько переходил в иное качество.

Он и перешел. Минут через десять Митя отъезжал от Буденного, шестьдесят восемь, в самом радужном настроении. Где-то на середине болтовни незаметно перешли на «ты», а в конце Юля, она же Джульетта (ничего и против такого обращения не имевшая), согласилась пойти с ним послезавтра в кино, на последний сеанс в Дом культуры автоколонны. Там снова показывали «Всадника без головы» – Митя его видел два раза, но с удовольствием посмотрел бы и в третий, а Юля, как оказалось, не видела вообще. Очень подходящий фильм, чтобы вести на него девочку, особенно такую вот нетронутую, – и любовь есть, и роковые страсти, и пейзажи красивые. Одно плохо, с его точки зрения: не те времена в фильме, чтобы главная героиня светилась в купальнике. Это, конечно, жирный минус.

Он быстренько обдумал кое-что с практической точки зрения. В этом ДК последний ряд, пожалуй, самый удобный среди всех аюканских киношек – для тех парочек, что пришли не только фильмом полюбоваться. Не зря билеты на последний ряд там нужно покупать с утра, иначе разберут. Однако Юльку на последний ряд пока что сажать рано – с ней не стоит гнать лошадей, тут нужно не спеша, мелкими шажочками, а то спугнешь раньше времени…

Он остановился у небольшого деревянного магазинчика – купить сигарет, не рассчитал как-то и нетронутую пачку в сумку не положил. Наплевать, магазинов с сигаретами тут была куча. Взяв «Стюру» [20] «Стюра» – болгарские сигареты «Стюардесса». и выйдя на улицу, прежде чем нахлобучить шлем, позвал:

– Девушка, а девушка!

– Что? – обернулась неторопливо проходившая мимо девчонка.

– У вас ножки, как у моей кошки…

– Дурак, – сказала она беззлобно и пошла дальше.

Правильная была девочка – обижаться на эту старую мелкую подколку как-то и не полагалось. Да и Доцент всерьез к ней клеиться не собирался – некоторые вещи происходили прямо-таки на автопилоте, чтобы постоянно держать себя в тонусе. Наше дело – зацепить по мелочи, их дело – легонечко огрызнуться и пройти мимо, правила старой игры знают все…

Пачку он, как обычно, распечатал на свой фирменный манер – не надорвал широкую ленту-бандерольку, а старательно отодрал фольгу примерно с трети торца пачки, возле бандерольки. (Стреляя у него как-то сигарету, Карпуха фыркнул: «Доцент, если пойдешь кого убивать, табачок не бери. Если оставишь пустой такую вот пачечку возле жмурика, мы тебя мигом по ней вычислим».)

Проехав два квартала, остановился. Не просто хорошее место для перекура – такое, где можно сочетать приятное с полезным. Улица тут кончалась, упираясь в громадный пустырь, на котором явно собирались возводить новый микрорайон: прорыли несколько канав, несомненно, для труб, подогнали парочку экскаваторов, забили изрядно колышков с натянутыми ленточками, судя по размерам отмеченного пространства, предназначавшихся, чтобы отметить будущие котлованы для фундаментов.

Крайний дом справа оглашал улицу музыкой. Как водилось в обычае в частном секторе, кто-то из обитателей присобачил на забор у ворот выкрученный из радио динамик, подключил его к магнитофону и теперь давал бесплатные концерты округе. Округе протестовать не полагалось – лишь бы не орало очень уж оглушительно и исключительно до двадцати трех ноль-ноль, как предписано правилами. Взрослые таким не баловались – так что там, сто процентов, жил кто-то чуть постарше или помоложе Доцента.