Александр Бушков - Темнота в солнечный день

Отлично сработал испытанный и на Карпухе, и на парочке других схожих персонажей метод – помягчел лицом Акимыч, расслабился, такое впечатление, что уставился сквозь Митю в непонятные дали. Засади в него парочку стаканов водяры да сбацай еще что-нибудь соответствующее, и слезу бы, чего доброго, пустил, подумал Митя, – впрочем, без тени насмешки, с некоторым пониманием. Отец с друзьями, крепенько нажравшись, после иных песен плакали…

И вдарил по струнам, посильнее:

Он и на сей раз рассчитал все точно, не без тайного злорадства наблюдал, как Акимыч мягчает лицом. Когда отзвенели последние аккорды, комендант проворчал почти в точности как недавно Карпуха:

– Можете ведь, если захотите… – посмотрел на часы и решительно встал. – Я так думаю, гости дорогие, пора нам и честь знать. Поздно уже.

Времени всего-то было десять вечера. Митя с легоньким цинизмом подумал, что герр комендант печется в первую очередь о собственном удобстве: служебной квартиры у него здесь нет, а до дома (Митя адрес знал и туда возил телеграммы) на автобусе с полчаса, причем с пересадкой.

Тоня тоже дисциплинированно встала вслед за начальством, а вот Митя преспокойно остался сидеть. В конце концов, тут обычный жилой дом, а не общага, откуда в это время и законных гостей выпирают, – к тому же Акимыч комендант чисто неофициальный. Ну а Марина вполне совершеннолетняя, зрячая или слепая, сама решает, когда ей гостей выпроваживать…

Встретив взгляд Акимыча, Митя чуточку развел руками и совершенно будничными тоном сказал:

– Я чуток подзадержусь, помогу хозяйке посуду убрать и помыть, так быстрее будет…

Акимыч таращился на него крайне неприязненно и очень подозрительно: ну да, в войну, в батальонной разведке, батя говорил, дураков не держали… Очень это завучу не понравилось, но он, раз уж молчал сердито, сделал те же самые нехитрые логические умозаключения, что и Митя только что. Страшно ему, сразу видно, хотелось сгрести молодого нахала за шиворот и вытолкать на площадку, но ведь прекрасно понимал, что никаких правов не имеет.

– В самом деле, Константин Акимович, – сказала Марина столь же буднично, – с помощником я быстрее справлюсь, а время не полночь…

Тоня уже вышла в крохотную прихожую. Одарив Митю последним неприязненным взглядом, Акимыч последовал за ней. Глядя ему в спину, Митя насмешливо промурлыкал мысленно:

И тут же выкинул Акимыча из головы. Перед ним встал гораздо более интригующий вопрос: то, что Марина его поддержала в стремлении помочь хозяйке навести порядок, что-то означает? И если да, то что именно?

Со звоном составил в стопочку блюдца с подсохшими крошками тортов, нацелился поставить их в раковину. Марина решительно сказала:

– Нет-нет, не надо. Я сама всё потом сделаю.

Ну, опять легонько самоутверждалась, конечно: Митя за несколько дней знакомства давно понял, как ей важно не выглядеть беспомощной. Ну и ладушки, он терпеть не мог мыть посуду, сплошь и рядом сваливая это на брательника, тоже не горевшего энтузиазмом, но вынужденного подчиняться старшему братану.

– Я так думаю, в бутылке что-нибудь осталось? – спросила Марина.

Митя, не глядя на стоявшую в углу бутылку, уверенно сказал:

– Если честно пополам, граммов по сто пятьдесят придется.

– Вот и разлей, – легонько улыбнулась Марина. – Я после такой дозы в квартире не заблужусь…

Он привычно – это мастерство не пропьешь, а вот дисгармонию запросто – расплескал по стаканам ровнехонько пополам. Сел за стол напротив Марины, повертел в руке стакан. Марина улыбалось:

– Вот мы чуточку новоселье и продолжим. Какая-то более подходящая компания составилась, правда? Земляки, разница в возрасте не великая…

– Вот именно, – сказал Митя, поднося свой стакан к Марининому. – Знаешь, за что давай выпьем? Не за новоселье, а за то, чтобы тебе побыстрее отсюда выселиться, как доктора обещали.

– Ох… – легонько вздохнула Марина. – Они всем вечно обещают, у них профессия такая… А по-настоящему – кто его знает. Лучше заранее не настраиваться…

– Вот это правильно, – сказал Митя. – Ты себя заранее настраивай, что ничего не получится. А потом ка-ак получится – и будет в сто раз радостнее. Точно тебе говорю, сам так делал. Ну, за всё хорошее, окромя плохого!

Легонько коснулся ее стакана своим и выпил до дна – а что там пить было-то? Марина поступила точно так же. Услышав, как щелкнула его зажигалка, сказала:

– Дай и мне, пожалуйста. Все равно не будет никакого удовольствия, но уж если пить, так и курить…

– Тоже верно, – сказал Митя, коснувшись фильтром сигареты ее пальцев и поднеся огоньку. – А чтобы была совсем правильная пьянка, я еще и песни петь начну. Хором.

– А ты «Гостиницу» знаешь?

– Это которая – «Ах, гостиница моя, ах, гостиница»?

– Ага.

– Ну кто ж ее не знает, – сказал Митя. – Вовсю поем. Я так понимаю, от вашего поколения досталась? Как и «Летка-енька»?

– Ага. И знаешь, нам тоже – от старших. Такой шлягер был, когда наши мальчишки за гитары взялись…

– Намек понял, – сказал Митя, взяв стоявшую у стены гитару. – Расслабляйся и ностальгируй… – и прошелся по струнам парочкой душещипательных аккордов.

Он не сводил глаз с лица Марины, слушавшей очень внимательно, притихшей как-то непонятно.

Лицо у Марины было вовсе не грустным. Не печальным, скорее уж, если поискать подходящие слова, одухотворенным, что ли.