Алексей Свешников - Кошка с Собакой 2 [litres]

– Нет.

Я шагнул к ней, переступая валяющееся барахло, и мы сделали это снова.

Таня попросила высадить её за пару кварталов. Я не возражал. Меня бы кто за пару кварталов высадил… Перед домом сидел в машине, гонял по голове мысли, пока не ёбнулся. Сиди – не сиди, домой всё равно идти придётся. Достал из багажника подарок. В подъезде парочка подозрительных личностей жалась к батарее. И тут меня прорвало. Я выхватил из свёртка меч:

– А ну, нахуй отсюда, наркоманы ебучие!

Наркош сдуло ветром, как не бывало.

Пока ехал на лифте, стучался лбом о стенку.

Мудак… Мудак… Мудак…

Дома Собака посмотрела на меня, потянула носом:

– Ну, ты и долбоёб…

Я кивнул.

– Зато подарок купил.

Достал меч, показал ей.

– Яйца бы лучше себе отрезал…

Кошка молча прошла мимо, не обращая на меня никакого внимания.

Марина уже собиралась спать. Я показал подарок. Она одобрила. Под предлогом вечернего душа, я сбежал из комнаты. Не мог смотреть ей в глаза. Мылся, как будто в последний раз. Наконец, когда кожа на пальцах разбухла, насухо растёр себя полотенцем.

– Что ты так долго? – Марина уже засыпала.

– Спи, дорогая. Я что-то неважно себя чувствую.

И я лёг, уткнувшись в подушку.

На следующий день я рассказал ей о том, что случилось. Через неделю она ушла.

Но в чём-то я оказался прав – Кошка с Собакой охуели.

Вопросом «быть или не быть» принято задаваться в двух случаях. Первый – когда всё хорошо, но хочется немного повыёбываться перед Богом. Второй – когда всё хуёво, и надо как-то оправдаться опять же перед создателем. Из условия задачи видно, что Богу не повезло при таком раскладе вдвойне, но ведь зачем-то он создавал это вечно вопрошающее убожество? Может как раз, чтобы было с кем попиздеть о смысле жизни?

Но не будем так глубоко копать. Есть вопросы понасущнее, поактуальнее, пошероховатистей, если позволите… Например: почему всегда так стыдно просыпаться? Засыпать вот как раз наоборот. Ни разу не то что бы стыдно, а даже близко такого чувства нет. Не возникает. Но особенно стыдно бывает, когда вообще не помнишь, как заснул. С кем, на ком или в чём. Нужное подчёркивайте.

Я всегда перед тем, как открыть глаза, лежу и пытаюсь вспомнить вечер, как дома оказался, сам пришёл или, может, донёс кто. Не без добрых же людей этот мир? Верим же мы ещё в человечество, как верил в него Ганди? Я если честно не очень, но на то есть ряд причин. Объективны они или не очень, это сейчас не важно, я же тут своё оценочное суждение излагаю, а не пытаюсь угодить взыскательной публике. Упёрто, между прочим, излагаю. Не стесняясь и не юля. Выдаю в эфир открытым текстом координаты позиций. И всё это с закрытыми глазами. Стыдясь и вспоминая. Точнее вспоминая и стыдясь. Так логичнее с точки зрения пространственно-временного континуума. Еби его в душу мать…

Вчера всё было вроде бы прилично. Но только в начале… Конец, как говориться, был трагичен. Помню, что появилась какая-то Ксюша. С длинными ногами и призывным декольте. Это декольте я вдруг так резко вспомнил, что подступила лёгкая дурнота. Нахлынула, как ласковый прибой тёплого южного моря и, отпрянув, оставила в горле каких-то, блядь, сушёных морских ежей и запах вонючей тухлой рыбы… Значит, рыбу я вчера ел… Но это уже дедукция, а вот лобовая атака на воспоминания таких сведений не дала. Я поднапряг свой череп, но кроме судороги правой скулы ничего не добился. Ксюша, оставшаяся в моей памяти, продолжала маячить своим декольте. Хорошие сиськи, между прочим. Я медленно перевернулся на бок. И упёрся взглядом в эти самые сиськи. Ксюша всё это время спала рядом, блаженно распахнув свой ротик и посапывая. Я медленно, стараясь не шуметь, выскользнул из-под одеяла, как моллюск. Моллюск, потому что голый. Надел свои прекрасные домашние трусы, которые всегда впору, и пошлёпал в сторону кухни. Там, возможно, меня ждут другие открытия.

На кухне меня ждала Кошка.

– Поднаебенился?

Я молча открыл холодильник и стал жадно пить минералку. На десятом глотке взял паузу, как тенор ноту, вздохнул и принял в себя ещё десять долгих глотков забортной воды.

– Не захлебнись…

Напившись, наконец, поставил бутылку на стол:

– Не пизди под руку.

– Что за хамовитое хамство? Кругом скоты и ты туда же? Где твоё врождённое чувство человека, который пишется с большой буквы?

– Потому что хуевастенько мне. Видишь, не могу я сейчас цитировать раннего Есенина?

– Ты и позднего не можешь.

– Зато я могу сейчас удивительно точно определить место, куда могу тебя послать.

– Прямо человек-компас.

Я вздохнул:

– А ты кошка – говна два лукошка!

– Это грубо, не находишь?

– Единственное, что я сегодня нашёл, это девушку с охуенными сиськами. И хотя это не особо входило в мои утренние планы, такой находке я всё равно рад.

– Радости, я смотрю, полные штаны…

Я скосился на утренний стояк.

– Не на тебя, не надейся.

Кошка фыркнула с максимальным кошачьим презрением:

– Шуточки у вас…

– Шуточки у меня соответствуют моему состоянию. Вот часов через пять буду захуячивать высокоинтеллектуальные каламбуры в стиле «Что? Где? Когда?». А пока терпи весь этот сырец.

– Сырец?

– Ну, я имею в виду теперешние грубые необработанные заготовки. Но они предтеча!

– Хуеча…

Я махнул рукой и пошёл к Ксюше. Надо было как-то оправдать весь этот диалог…

В коридоре разминулся на встречных курсах с Собакой.

– Ей хоть восемнадцать есть?

Я хмыкнул что-то нечленораздельное. А что я мог? Предположить какое-нибудь долбоебическое предположение? Зачем? В любом случае, проснувшись в одной постели, поздно дуть на воду. Так что сейчас, как говорил упоминавшийся выше классик: я хочу видеть этого человека!

– Ты знаешь… – Ксюша начала фразу и замолчала, видимо подбирая нужные слова.

Я вежливо ждал, глядя, как она накручивает локон на палец и ведёт глазами какую-то цель на потолке, как комплекс ПВО С-300 «Имбирь».

Мы уже сидели на кухне, я сварил кофе, Кошка с Собакой демонстративно ушли, часы протикали полдень… В общем, всё как-то плавно входило в контуры берегов. Пока ещё в тумане, но всё равно очертания появлялись. Зыбкие, но всё же…

– Ты знаешь…

Как же долго она строила эту фразу… Спиноза…

– Да, дорогая?

– Ты знаешь… У меня вообще-то есть парень…

Я для вежливости приподнял бровь:

– Он, наверное, расстроится… – закончила формировать мысль Ксюша.

– Наверное? – согласитесь, невозможно в такой ситуации не переспросить.

– Ну, да… Я же теперь с тобой…

Опаньки… Вот это поворот! Я почесал лоб и незаметно жопу, и начал лихорадочно соображать. Обычно валькирии забирают души воинов и уносят их куда-то в небесные ебеня. А эта, значит, решила остаться… Надо бы как-то намекнуть ей, что она молода, красива, и парень её, наверное, тоже мачо хоть куда. А я уже старый стал, мне на пенсию скоро. Мне, может, то, что мы последние полчаса вытворяли, противопоказано личным кардиохирургом и порицаемо общественным мнением.