Михаил Полюга - Альпийский синдром

– Ты сопьешься, Женя. Скорее бы уже этот балаган закончился.

А Игорьку строго-настрого наказывала – не оставлять меня одного и ни в коем случае не позволять садиться за руль.

– Всякий раз как подумаешь уступить, вспомни то место у Сокольца.

Игорек морщил лоб, припоминая, и клялся, что никогда больше, ни при каких обстоятельствах, ни за какие коврижки… Скорее выбросит ключ замка зажигания, чем пустит меня за руль…

Но бывало, вечерами, когда гости разъезжались и мы оставались одни, я зазывал водителя в кабинет, звал и секретаршу, набегавшуюся за день, и мы допивали невыпитое, доедали несъеденное, отстраненно и устало, как если бы таскали на спине камни. Затем Гузь отправлялась домой, уныло цокая каблучками, а Игорек садился за руль, выжимал газ и мы мчались домой – мимо нашего места под Сокольцом. И, проносясь, старательно не смотрели в ту сторону. А самодельный обелиск по-прежнему виднелся на обочине, ветви кустов подле него мотались на ветру, озябшие и сырые, а у основания лежали палые темно-бурые листья…

Кто только не побывал за эти две недели в моем кабинете! Заместитель председателя областной госадминистрации Григорий Григорьевич Руденко, плотный, коротконогий, мордатый, с вечно красными, будто крепко навеселе, щеками и бычьей шеей, не отправлялся на встречу с «народцем» без доброй порции коньяка и сального анекдота. Главврач областной санэпидстанции Александр Евстафьевич Волочков, длинноногий и длинношеий, как гусь, не пил вовсе – только зеленый чай с жасмином, без сахара, и при этом брезгливо разглядывал на свет чистоту чашки. Директор областной телерадиокомпании Иван Гордеевич Боклан едва пригубливал из стопки и хитро поглядывал по сторонам, как если бы прислушивался и присматривался не просто так, а все сказанное брал на заметку. Были и еще какие-то невнятные лица – «рангом пониже, фактурой пожиже», как обронил однажды хохмач Руденко. Черт их знает, кто они были такие! Мне и тех, кого знал, хватало с головой. В эти дни я озабочивался иным – где бы раздобыть бутылку-другую коньяка, кусок балыка и головку сыра, поскольку в кармане давно сквозило от безденежья; а ведь нужны были еще чай и кофе, минеральная вода и свежий батон, лимон, в конце концов, чтобы им пусто было, гостям! Хорошо, Мирошник, Федюк и еще кое-кто отзывались на нескромные просьбы, – и я брал и коньяк, и кофе, и чай; а приперло бы к стенке – взял бы и борзыми щенками.

– Тоже мне агитаторы! – ухмыльнулся в одну из таких минут унижения и позора Мирошник. – Сусловец с братьями – вот агитаторы! Сели в машину, ружья наперевес – и по селам: «Кто против батьки, постреляем к свиньям!» И смешно, и плакать хочется, а действует. Народ-то у нас боязливый, глупый. А вы – дадим газ, не дадим газ…

– Кто это вы?

– Да не о вас речь, Николаевич, бог с вами!

– А я вот где-то читал, что после выборов, как и после женитьбы, редко получаешь то, что хотел, – вмешался в разговор Лёпик, крутившийся на подхвате. – Новость знаете? Наша Самсонова переметнулась к социалистам! А раньше все проповедовала: коммунисты еще не сказали последнего слова. Выходит, уже сказали.

– Что, Николаевич, Горецкий сидит? – спрашивал Мирошник, кивая на автомобиль областного, укрытый во дворе прокуратуры.

Я молча поигрывал желваками и щурился на тусклый солнечный свет, оттягивая минуту возвращения в прокуренный кабинет.

– Николаевич, ну их… – Лёпик выводил матерные слова, и подмигивал хитро, и доверительно брал за рукав. – Пусть сидят и греют (опять матерное слово, обозначавшее, что должно греть гостям), а вы давайте с нами. Мы с Васей сейчас махнем в лесок, а там тишина… (И подзаборное междометие, обозначавшее тишину). Сальце с чесночком и «беленькая»… – Я невольно проглотил слюну и завздыхал. – А эти пусть преют и воздух портят. Едем, а, Николаевич? А?

– Что болтаешь? Куда Николаевич поедет, в какой лесок? – одергивал приятеля Мирошник, а у меня интересовался, понизив голос: – Ну, что там с ДТП? Расследуете? Говорят, Морозов петицию прислал?

Я дернул щекой, как от зубной боли: еще один борец за справедливость – Морозов!

На днях случилось дорожно-транспортное происшествие с некой Евой Комарницкой, доверенным лицом Морозова. Суетливая баба неслась через дорогу напротив поликлиники, где крутой поворот с подъемом, видимость ограничена и не всякий водитель сумеет притормозить перед пешеходным переходом. ДТП как ДТП. Комарницкая в больнице с переломами, водитель задержан, возбуждено уголовное дело. Но неожиданно в прессе пошли, одно за другим, громкие заявления Морозова о преднамеренном наезде, едва не о покушении, происках политических противников, запугивании, затем жалоба на имя генерального прокурора была спущена в район с жестким контролем. Я должен был регулярно отчитываться о ходе расследования, и все на нервах, с истеричными звонками «сверху». Дошло до того, что Демидович решил встретиться с Самсоновой, колесившей по району с предвыборной агитацией, и спросить: какого, собственно, рожна?..

– Александр Александрович считает, что сейчас главное – прозвучать, – отвечала та, с придыханием называя Морозова по имени-отчеству. – Политика – дело тонкое. Не из-за чего нервы палить. Пройдут выборы, и все затихнет. А пока любой шум на руку. Потерпите, Виктор Михайлович. Если победим – вам зачтется.

Но я не сказал об этом Мирошнику – подергал щекой и вернулся в свой прокуренный кабинет, который про себя стал называть по-чеховски – палата № 6.

В субботу накануне второго тура я смог, наконец, передохнуть – не так от трудов праведных, как от бардака последних двух недель. А в воскресенье утром отправился в район – на этот раз с ночевкой, чтобы «держать руку на пульсе». Каждые три-четыре часа я по телефону докладывал Горецкому, как проходят выборы, нет ли происшествий и в целом об обстановке в районе. В перерывах общался с Репкиным, засевшим в администрации с той же целью, и пил водку с кем-либо из знакомых, забредших «на огонек». Был Демидович и, сразу за ним, Пожарский с Карманчуком, оба изрядно навеселе, забредал зачем-то Козлов, но, разглядев через дверь недруга, Карманчука, развернулся и, уходя, бухнул в сердцах створкой.

– Что это он тут расхлопался? – возмутился Игорь Маркович и с пьяной злобой кивнул в сторону, где сейчас только промелькнул и скрылся Козлов. – Вот же человек! Хотите посмеяться? – Он полез в карман, вытащил записную книжечку и, полистав, близоруко всмотрелся и стал с запинкой читать какие-то нелепые, с его точки зрения, высказывания Козлова в судебных прениях. – И это юрист, это бывший прокурор! А?

– А я, – в свою очередь сказал Пожарский, делая значительным красное лицо и вываливая на стол пудовые кулаки, – а я вопрос перевода помещения телеателье из нежилого в жилое даже на сессию не вынес. Как они ни давили, не вынес.