Михаил Полюга - Альпийский синдром

«Какого рожна? – думал я, впервые испытывая неприязнь не просто так, не с чьих-то слов или по слухам, а увидев мадам въявь, в купальнике и зазывно глядящую. – Мужик рядом, и не просто мужик – майор внутренних войск, а ты глазами сверкаешь!»

Затем я был назначен прокурором, большую часть времени проводил в районе и все меньше вникал в Дашины дела. А мадам Пляшкевич, напротив, быстро освоилась на новом месте и вольно распростерла широкие крылья.

– Распростерла, как летучая мышь, – так и сказала мне однажды Даша. – Перепончатые, с коготками. И всех накрыла, всех под себя подмяла.

– А ты что? – спросил я, не особо вникая, потому что верил – Дашка в обиду себя не даст. – И тебя подмяла?

– Остерегается. С другими пьет, а на меня навалила работу и погоняет: ты умница, ты справишься, а вот сделай-ка еще это!.. – Тут жена засмеялась, припомнив что-то забавное. – Я как-то не утерпела, принесла ей методичку…

– Ту самую, про изучение трудов Ленина в седьмом классе?

– Ту самую. А она хоть бы глазом повела, фыркнула только: «Зачем всякий хлам собираешь?» Я не удержалась: как зачем? для истории. Видел бы, как она посмотрела! Как кобра из листьев… Мне почему-то кажется, она едва меня терпит, но до поры молчит. Я чувствую, знаю. Придет, обнимет: «Ну что, подруга?» – а у меня точно мурашки по коже.

– Может, тебе уйти оттуда? Подыскать другую работу?

Жена близоруко щурилась и пристально, не без укоризны взглядывала на меня: серьезно? это говоришь ты, прокурор? – и упрямо мотала головой: с чего бы уходить? я на своем месте. И снова взглядывала: эх ты, а еще мужем назвался!..

– Дашка, я вмешиваться не буду, – отрезал я, но в душе решительность, с какой говорил, представлялась зыбкой и неверной.

Но еще более зыбкими и неверными представлялись результаты войны, которую вряд ли удастся легко выиграть, воюя из Приозерска, без должных полномочий и рычагов влияния здесь, в городе. Да и с чего вдруг воевать? Из-за женских обид и неверных ощущений? Хотя, если уж припечет, можно было подключить кое-кого… Но так не хотелось, так не хотелось!

И все-таки однажды я едва не сорвался. В тот вечер я долго ждал Дашу с работы, явилась она затемно, донельзя злая, наэлектризованная, как струя тока в оголенном проводе. Зашвырнула сумку, сбросила сапожки и, ни слова не говоря, скрылась на кухне. Там она что-то уронила, раскокала – звон был такой оглушительный, жалобный, фарфорово-стеклянный, что я не утерпел и заглянул на кухню. На полу белели крупные осколки – сразу и не поймешь, что разбито. А Даша, стоя у плиты, чиркала и ломала спички, одну за другой, и почти все содержимое коробка было уже изломано ею.

– Ну? – осторожно спросил я – осторожно, чтобы не растревожить в ней это убийственное скопление электричества. – Что разбила?

– Отстань! – не оборачиваясь, неожиданно резко и грубо сказала жена – неожиданно, потому что подобного за ней не водилось, и сломала еще одну спичку. – Прости, – уловив затылком мое изумление, тотчас поправилась она. – Хочу чаю. Только руки вымою – и чаю…

Она отшвырнула коробок, протиснулась мимо меня в ванную, открыла там кран. Я слышал, как в полной тишине лилась вода, вяло и долго – больше ни звука не долетало, кроме плеска струи об умывальник. Потом засвиристел чайник, – и я на минуту отвлекся, взявшись засыпать в заварник чайный лист и заливать его кипятком. А когда поднял глаза, Даша стояла, прислонившись плечом к дверному косяку, и смотрела на меня исподлобья.

– Чай, – сказал я только затем, чтобы сказать что-то, потому что было непонятно, что с ней, почему смотрит так, словно виноват в чем-то, хотя не я, а она явилась домой на пороге ночи. Но и расспрашивать не хотелось – пусть уж сама…

И она промолвила: «Мальвина»…

Как оказалось, в конце дня та явилась в кабинет к Даше и велела, как взяла моду общаться с «подругой», – коротко, в повелительном наклонении: «Поехали!» Как оказалось, это повеление звучало не раз – больше по работе, с поездками в школы и дошкольные учреждения. Но случалось, «подруги» вдруг оказывались в ресторане, в компании «нужных и влиятельных людей», или того хуже – за городом, чтобы, как со смешком изъяснялась циничная Мальвина, «пошуршать осенним листом». До поры Дашка молчала, потому что все выглядело вполне пристойно: листья шуршали, птички пели, воздух пах сладковатой осенней свежестью, как пахнет разрезанный огурец. И была курица-гриль или еще что-то было, и легкое виноградное винцо, и коньячок был; и сгоревшие в осеннем огне листья шуршали, когда Мальвина со своим любовником уходила в лес «размять ноги»…

Тут-то меня впервые шарахнуло: Мальвина? С любовником? А Дашка здесь при чем? При чем здесь Дашка?!

Как оказалось, у мадам Пляшкевич завелся любовник, и не простой – из областных милицейских чинов, подполковник Анкудинов, а свел парочку начальник горотдела Андрей Остапенко по кличке Кашкет, или, с ехидным вывертом, – Кешкет. И когда этот самый Кешкет увязывался сопровождать своего начальника, мадам в свою очередь тянула за собой Дашку.

– Это еще зачем? Какого черта?!

– Нет-нет, все было пристойно! – торопливо заверила меня Даша. – Не поверишь, Андрей Андреевич – человек деликатный, рассказывал о семье, о дочерях: чем увлекаются, кем хотят стать. Ничего такого, что ты сердишься?!

И тут я впервые обозвал Мальвину Пляшкевич тварью и профурой.

У Даши голова ушла в плечи, на глазах выступили слезы.

– Дальше что? – накаляясь злобой, наседал я. – Тварь и профура, тварь и профура!.. А ты-то зачем?..

А сегодня Кешкета не было, залопотала Дашка. И когда парочка ушла в лес размять ноги, к ней, к Дашке, стал «клеиться» водитель Анкудинова, тип наглый и скользкий. «А мы что же?» – «Что мы? Кто это мы?» – «Ну, мы с вами. Почему бы и нам не прогуляться?» – «С вами?» – «Со мной! Почему бы – не со мной?» – «А вы смотрелись в зеркало? Нет? Поглядите, увидите кое-что занятное». – «Что именно?» – «С таким лицом только ежей пугать!»

– И? – свирепея, процедил я сквозь зубы.

– Ну что ты сердишься? Он надулся, включил музыку и ходил вокруг машины. На меня и не глянул больше. Потом уехали домой – и все. Просто я подумала – без Мальвины не обошлось. Это она его подбила, чтобы и я…

– Тварь и профура!

– Чтобы и я – как она… Тогда бы точно меня подмяла… Держала бы в руках…

– Тебя только это волнует? А ты, ты себя не волнуешь?

– Женя, ну что ты, Женя?!

Я отставил заварник, молча отстранил пытавшуюся встать у меня на пути жену, ушел в спальню и прикрыл за собой дверь. На душе было липко и грязно, как если бы соприкоснулся с чем-то немыслимым и отвратным и весь вымазался, с головы до ног и внутри. Впервые к Дашке «клеились» так нагло и откровенно, и будь я простым работягой – отыскал бы ухажера и набил ему морду. Но для меня мордобитие означало одно – прощай, должность. И не выход драка, не выход. Как не выход устроить Мальвине скандал: скандалят только идиоты, не мужское это дело – скандалить. И поговорить с тварью по-человечески не удастся: ясно, что услышу в ответ: «А зачем она поехала? Ее кто-то принуждал?» И не докажешь, что принуждение было, но было – как бы это сказать? – опосредованное, подлое и лукавое. И что да, поехала – поехала неохотно, но без задней мысли, не подозревая, куда и с какой целью ее тянут с собой. Нет, скандал только повредит Дашкиной репутации, а меня выставит дураком. И наехать на мадам втихую не удастся: ей поскандалить – к вящей славе, мне с Дашей – замараться еще больше.