Тони Моррисон - Любовь [litres]

Вот так они беседовали, когда оставались с глазу на глаз. Однажды Сэндлер был приглашен на знаменитый морской пикник Коузи, после которого он поклялся себе, что больше никогда не поедет снова. Не из-за собравшейся на борту компании: он стеснялся зубоскалить в присутствии белых пожилых мужчин, один из которых был к тому же вооружен; но и рядом с преуспевающими черными он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. На яхте много смеялись, и три или четыре дамы, которые в основном и смешили всех, были милы. Но сама беседа, интонации и фальшь – вот чего он не мог вынести. Непринужденная беседа подпитывала главный обман: притворный мир на борту яхты, вытеснивший на несколько часов мир реальный только для того, чтобы позволить женщинам командовать, а мужчинам ползать вокруг них на брюхе, а черным – оскорблять белых. Но только до момента возвращения к причалу. Когда шериф мог снова нацепить на грудь свой значок и называть цветного врача «пареньком». А женщины снимали красивые туфли, потому что домой их никто не провожал. Одна женщина на том пикнике держалась чуть в стороне, не пила и была немного раздражена. Ловко пресекая все попытки заигрывать с ней, она не отпускала двусмысленных шуточек, никого не пыталась соблазнить. А когда Сэндлер стал о ней расспрашивать, Коузи изрек:

– Ты можешь жить с кем угодно, если у тебя есть та, с кем ты жить не можешь!

Ясное дело, он имел в виду ту женщину, и Сэндлер потом понял, что на фотографии, с которой был сделан огромный портрет, Коузи смотрит на нее. Когда-то этот портрет висел позади стойки портье, у Виды за спиной, потом – над кроватью Хид Коузи, и Сэндлер узнал бы где угодно это выражение лица и этот взгляд – такой же теперь появился у Ромена, взгляд, сообщающий об обладании первой в его жизни женщиной. Сэндлер знал: очень часто первое обладание так и остается последним, и не дай бог, если мальчишка сейчас прикипит душой к женщине, которой нельзя доверять.

Но это был его мужской взгляд на вещи. Вида, конечно же, истолкует все по-своему. И теперь самый главный вопрос: кто? Кто была та девушка, которая тщательно отмыла мальчику кожу и распрямила плечи? На вечеринки Ромен не бегал, всегда оставался дома, если его просили, приятелей к себе в гости не приглашал. Может быть, она старше, может быть, она взрослая, которой нечего делать весь день? Но все выходные и все вечера после школы Ромен был занят. Как же он выкраивает время для свиданий? Сэндлер задавал эти вопросы Виде, которая убеждала его поговорить с Роменом по душам.

– Но мне нужно знать, кто она, прежде чем читать ему лекцию, – возразил Сэндлер.

– А какая разница?

– Я так понимаю, ты проверяла его простыню?

– Я сама позабочусь о грязном белье, – отрезала Вида. – А тебя пусть заботят его венерические болезни! Которые, между прочим, никак не связаны с биографией. Я работаю в больнице, не забыл? Ты понятия не имеешь, что я там вижу!

– Ладно, я постараюсь выяснить, кто она такая!

– И как же?

– Его спрошу!

– Сэндлер, он тебе ничего не скажет!

– Должен же быть какой-то способ узнать. У нас же небольшой городок, и я не собираюсь дожидаться, пока чей-то папаша или брат начнет дубасить в мою дверь!

– Люди так больше не делают. Это раньше было так. Ты разве дубасил в дверь Плекмейна, когда он ухаживал за Долли?

– Не успел – ты сразу растаяла, как только он к нам заявился.

– Не ерничай! Плекмейн два года отучился в колледже. Да у нас тут никто не стоил его мизинца!

– Спасибо, что напомнила! Теперь я вот думаю, может, надо было все заботы возложить на его шибко образованного отца? Когда их ждать?

– Долли обещала приехать на Рождество.

– Вот видишь! Всего через три недели.

– Девушка к тому времени уже может забеременеть!

– А я думал, тебя беспокоит венерическая болезнь!

– Меня все беспокоит!

– Перестань, Вида. Мальчишка не гуляет допоздна. И он перестал общаться со своими непутевыми приятелями, и ты его больше не тащишь силком из кровати, чтоб заставить пойти в школу. Он по утрам собирается быстрее тебя, и в доме Коузи работает постоянно. Даже сверхурочно.

– О господи, – вздохнула Вида. – Господи ты боже мой!

– Что? – Сэндлер взглянул на жену и расхохотался. – Где твое хваленое благоразумие, женщина?

– Охо-хо… Оно-то при мне. И «постоянно» – очень точное слово.

И тут перед мысленным взором Сэндлера возникли ляжки, выглядывающие из высоких черных сапог, и он снова подумал, что, верно, кожа у нее там ледяная на ощупь. И такая гладкая…

Наверное, это именно сапоги, которые она никогда не снимала, возбуждали Ромена не меньше, чем ее нагота, причем, сказать по правде, сапоги подчеркивали ее наготу, что не было бы так заметно, если бы она их сняла. Поэтому он, естественно, и стащил у дедушки его форменную кепку охранника. Кепка была серая, а не черная, как сапоги, с блестящим козырьком, и когда она ее надела и встала перед ним в кепке и сапогах, Ромен понял, что интуиция его не подвела. Он в последнее время вообще не ошибался. В свои четырнадцать он трахал восемнадцатилетнюю (или двадцатилетнюю?) женщину. И она не просто хотела, а требовала! Ее вожделение было под стать его вожделению – бездонным! Он уже с трудом вспоминал себя до двенадцатого ноября. Кто был тот нюня, проливавший горючие слезы под подушкой из-за каких-то жалких ушлепков. Теперь Ромену не подобало вести себя как последняя плакса. Коридор его школы стал парадным плацем. Стайка учеников в раздевалке – королевской свитой. И теперь, идя по коридору, он не жался к стенке и не искал спасения, торопливо затерявшись в толпе. И визг трубы умолк в его ушах. Вот как все просто…

Когда он в самый первый день подошел к своему шкафчику, все сразу всё поняли. А кто не понял, тем он сообщил – не словами. Любой, кто мечтает напиться вусмерть или отодрать телку, кому обязательно надо смешаться со стадом – просто козел. Двумя днями раньше Тео мог бы размазать его по стене. Но тринадцатого ноября Ромен смотрел на мир по-новому – глазами, которые оценивали и бросали вызов. Мальчишки рискнули отпустить пару неуклюжих насмешек в его сторону, но при виде улыбки Ромена, ленивой и всезнающей, стушевались. Окончательный вердикт вынесли девчонки. Учуяв что-то в его уверенной манере, они перестали закатывать глаза и обмениваться смешочками. Теперь они демонстративно выгибали спины и, расправляя плечи, широко зевали с намерением ввести в заблуждение зрителей своим наигранным равнодушием. И обстреливали его вопросительными взглядами. Ромен не просто выиграл по-крупному, он сорвал джекпот! Все гадали: неужели училка? Чья-то старшая сестра? Но он молчал – хотя однажды ответ «Твоя мамочка!» чуть не сорвался с его губ. Во всяком случае, теперь он познал женское тело. И когда на уроке он не дрочил втихаря, то таращился в окно, мысленно воспроизводя случившееся во всех деталях и придумывая новые способы это повторить. Сапоги. Черные носки. В кепке охранника она будет похожа на офицера полиции. Теперь Ромен больше ни о чем другом не мог думать. Он отодвинул стул и попытался сосредоточиться на Восемнадцатой поправке, которую учительница объясняла с таким воодушевлением, что он почти все понял. Но как прикажете сосредоточиться на уроке истории, если ему хочется изучать лицо Джуниор? Ее груди, подмышки – вот что требовало пристального изучения. Ее кожа требовала детального анализа. Чем от нее пахнет – это цветочный аромат или запах дождя? Кроме того, ему надо еще выучить все тридцать восемь разновидностей ее улыбки и все их скрытые значения. И ему понадобится целый семестр, чтобы разобраться в ее глазах существа из научно-фантастического фильма: в веках, ресницах, зрачках, черных и блестящих, как у пришельца из другой галактики. Да ради того, чтобы оказаться с ней на борту космического корабля, можно все отдать.