Алла Лагутина - Московские джунгли

В восьмом классе оказалось, что Лиля, несмотря на широкое лицо и раскосые глаза, настоящая красавица. Экзотическая, но красавица. Глаза у нее были длинного красивого разреза, ресницы густые – три спички можно положить в ряд, нос с горбинкой, рот большой и безупречно прорисованный – в общем, такое лицо, которым хочется любоваться. Да еще косы густые и толстые, каких ни у кого в школе не было. И на фотографиях она получалась великолепно. Даже на пресловутой всех уродующей фотографии на паспорт. Но главное, поскольку тетя Оксана еще до школы отвела ее заниматься фламенко, двигаться Лиля умела так, что никто и не видел, что нет у нее талии и короткие ноги. Казалось, будто у нее роскошная фигура, а осанка была безупречной, как у всех танцовщиц, и она так держала свою крупную голову с тяжелым узлом из кос на затылке, сплетенным в испанском стиле, что казалось – это не голова большая, это волос много.

– Мне бы ее волосы, – говорила одна из одноклассниц, отчего-то Лилю возненавидевшая: самой приходилось наращивать, благо богатые родители могли оплатить. И тут же, чтобы случайный комплимент превратить в оскорбление, добавляла: – Толстые азиатские волосы дешево стоят. И спросом не пользуются.

Лиля усмехалась и грациозно, как в танце, поворачивала голову с тяжелым узлом, в котором сверкали вплетенные алые ленты.

Все высокие и худые девчонки в ее классе мечтали стать моделями. Лиля делала вид, что ей это безразлично, но хранила фотографии моделей этнического типа. Правда, все они были высокие и худощавые. И длинноногие… Впрочем, ей больше хотелось стать не моделью даже, а актрисой. Чтобы ее лицо появлялось не просто на фотографиях, а на кадрах из фильмов. Она столько раз пересматривала «Первого учителя» с Натальей Аринбасаровой… Тоненькой, тоненькой, тоненькой!!! И «Мемуары гейши» с Чжан Цзыи – тоненькой… И «Берлинский роман» с великолепной Мио Такаки: мускулистой и стройной, а главное – потрясающей актрисой…

Лиля пыталась даже смотреть какие-то корейские исторические сериалы, но это было не то, это было скучно, там не было настоящей актерской игры. И главное – какая-то гнетущая тоска охватывала ее, когда она смотрела сериалы. Словно она вглядывалась в зеркало своей судьбы, а там – мутная вода, полная грязного, пенного, будто после стирки, а вовсе не ясное сияние великого кинематографа, к которому она стремилась.

Лиле было пятнадцать, когда она начала предчувствовать и предвидеть.

После очередных «модельно-диетических» обсуждений за поеданием мороженого с одноклассницами она вдруг отчетливо увидела будущее каждой из тех, с кем сидела за столиком.

Она попыталась себя уговорить, что все выдумывает, но – нет, она знала, знала, что не выдумывает…

Что самовлюбленная Настя, помешанная на своей красоте, уже регулярно посещавшая салоны и заранее знавшая, в каком возрасте какую операцию по преображению внешности сделает, чтобы достигнуть идеала, выйдет замуж за сынка банкира, наркомана, который и ее подсадит на наркотики, и Настя умрет в двадцать четыре года от некачественного героина.

Что чудесная добрая Катя, единственная дочь немолодых родителей, писавшая сказки и мечтавшая стать русской Джоан Роулинг, станет не сказочницей, а журналисткой, будет писать трогательные статьи о героических матерях-одиночках и сотрудницах детского хосписа, всю жизнь проживет одинокой, но будет считать, что раз ей интересно и с карьерой все хорошо, то жизнь удалась, а в сорок лет выйдет замуж по большой любви… А в сорок два умрет во время первых и очень поздних родов – от кровотечения.

Что ни у одной из тех, кто сейчас поглощает мороженое и мечтает вслух, не сбудутся их мечты, вернее – у одной сбудется то, о чем она и мечтать не смела бы…

– Ты, Марина, вполне могла бы стать моделью. Если бы перестала горбиться и смотреть так затравленно, – сказала Лиля и сама испугалась того, что выпустила эти слова на волю.

Марина с ужасом смотрела на Лилю. Другие девочки – с насмешкой. Марина была пария. Из плохой семьи. Родители ее били. Одета всегда нищенски. Мороженое ей покупала обычно Настя, сопровождая угощение каким-нибудь мелким и уже привычным оскорблением. Марина была длинная, тощая настолько, что ее подозревали в анорексии, ни груди, ни бедер, бледная, и лицо странное: глаза огромные, навыкате, как у стрекозы, рот маленький, подбородок вообще крошечный и острый. Только волосы у нее хорошие были, натурального пшеничного оттенка, да кожа как фарфор, ни единого прыщика.

– Да она ж на муху похожа… С этими глазищами выпученными, – фыркнула Настя.

– Нет. Она похожа на Аэлиту, – сказала вдруг Катя.

– На кого?!

– На инопланетную красавицу из романа Алексея Толстого.

Лиля отвернулась, вдруг поперхнувшись слезами.

Она видела, видела, видела…

Она не хотела, но она видела…

…Настя, исхудалая, серая, с давно немытыми свалявшимися волосами, с покрытыми болячками губами и какими-то белесыми, тусклыми глазами, хрипя, умирает на когда-то роскошном, а сейчас запятнанном и заблеванном ковре, а ее муж с ненавистью бьет ее ботинком по ребрам и кричит: «Не умирай, сука, не смей, не смей!» А потом, когда понимает, что она уже не дышит, что застыли широко раскрытые глаза, он, скорчившись, падает рядом и воет: «Что же мне делать?» Не от скорби, не от боли потери, а от страха, что теперь за него точно возьмутся и будут лечить, а это значит – жить без кайфа, жить в аду…

…Марина, одновременно пугающая и прекрасная, похожая на инопланетянку, сверкающая серебристым гримом, шла по подиуму в сложном, тоже серебряном, платье. Милан, но она даже не думает о том, чтобы посетить величайший собор. Зато она уверена в себе и в своей карьере и пользуется спросом, потому что обладает не только уникально тонким телом, уникальным обменом веществ, позволяющим ей сохранять худобу без анорексии и наркотиков, не только оригинальной, запоминающейся красотой, но еще и не делает тех глупостей, на которые способны другие модели. Она патологически ответственная и серьезная, она копит деньги и полезные знакомства, она намерена по окончании карьеры создать собственное модельное агентство.

…Катя, оплывшая от тяжелой беременности, с проседью в коротко стриженных волосах, лежит на каталке в больничном коридоре, к левой руке ее тянется трубочка капельницы, а правой она из последних сил сжимает руку мужа и улыбается ему с такой сияющей любовью, что кажется – эта любовь смывает и следы возраста, и уже подступившую боль. На висках и на переносице у нее высыпали капельки пота, муж вытер их своим платком, поцеловал в кончик носа и смотрит, как ее увозят… Катя пытается приподняться, чтобы еще раз улыбнуться ему. Чтобы его, волнующегося, поддержать: все будет в порядке, им обещали, что все будет в порядке, современная медицина даст ей возможность стать матерью здорового мальчика, все будет хорошо, уже через несколько часов они снова будут вместе, втроем! А Лиля видит, как парит над каталкой, над горой высящимся животом Кати – длинное, серое, длиннопалое, белоглазое, с пастью пиявки, страшное, страшное, страшное… Касается то ее груди, то живота, словно пытаясь выбрать жертву: женщину или дитя? Женщину или дитя?