Алла Лагутина - Московские джунгли

«Я помогу тебе», – прозвучал вдруг голос прямо внутри ее головы.

Незнакомый мужской голос, низкий, глуховатый, бархатный. Приятный голос. В нем была сила. Ему хотелось довериться.

Лиля поняла: это говорил ее зверь. Прежде они общались мыслями. Но он мог говорить. Как человек. Как тот человек, которым он был когда-то. Человек, которого прозвали Железное Сердце.

– Отнеси меня к Древу! Ты же можешь проходить между мирами! Мне нужно молоко матери нашего племени, чтобы остановить смерть и вернуть жизнь! – взмолилась Лиля.

«Я не могу. Не я вел тебя, а ты меня, когда мы путешествовали между мирами. Я могу лишь провалиться в нижний мир, а там нет ничего, что может дарить жизнь… Только смерть и вечные муки. Только смерть. Но я могу помочь тебе иначе. Я могу вдохнуть в нее ту жизнь, которую высосал только что. Всю живую силу, которая была в этом злом и никчемном человеке, я отдам для спасения твоей подруги. Позволь мне коснуться рукой ее сердца и поцеловать ее рану».

– Да, да! Скорее, она умирает!

«Освободи меня».

Да. Конечно. Ведь она держит его, как капкан. Но разве там, на реке, он не доказал ей, что хочет исправить содеянное зло? Разве он не помогал ей? Разве он не привел ее к Алене и не казнил убийцу? Все имеют право на раскаяние, и любой может измениться, исправиться, пусть даже после смерти. Ее зверь, ее гибкий зверь с мягким мехом, он достаточно долго был неприкаянным духом, чтобы пожелать иного, чтобы пожелать обрести покой и уйти к свету.

Она даст ему свободу. Он спасет Алену. А потом они вместе, Лиля и ее зверь, смогут сделать так много хорошего, и если не исправить содеянное им зло, то положить много-много добра на другую чашу весов, пока чаша с добром не перевесит. Ведь Лиля молода и сильна, а он бессмертен.

Лиля схватила окровавленный нож со стола, рванула молнию куртки, подняла свитер и прочертила по коже тонкий разрез – там, где белел шрам от отцовского ножа. Ей не надо было резать глубоко. Ей надо было только пустить кровь.

Кровь потекла – и Лиля почувствовала, как что-то рвется из ее тела, с такой болью рвется, словно из нее дерево с корнями вырывают. Она закричала от этой боли, невозможной, нестерпимой, голос сорвался на хрип – и Лиля упала на пол. На забрызганный свежей кровью, запятнанный старой кровью пол. Она схватилась за живот, за свою рану, инстинктивно попыталась прикрыть ее ладонями – и почувствовала, как скользнул пушистый мех: зверь освободился.

Боль тут же ушла, осталось лишь жжение пореза. Лиля приподнялась на локте, потом встала, заворожено глядя, как ее зверь, сейчас особенно ясно и ярко видимый, лижет кровоточащую рану на животе Алены, а его лапа погрузилась в ее грудь и ритмично сжимает сердце, не давая ему остановиться. И вдруг – миг! – и все это огромное мохнатое существо вдруг истончилось, стало подобным тускло-серебряной змее и втянулось, нырнуло в рану! Лиля только ахнуть успела.

Когти, длинные когти пропороли изнутри плоть ее подруги и сомкнули края раны, будто шов наложили. И погрузились внутрь. Но как, как он мог уместиться в Алене – в такой тоненькой Алене – такой огромный зверь?

Лиля потерянно стояла у стола. Она не понимала, что произошло. Так демоны исцеляют умирающих? Или может… Может… Может, она совершила ошибку, может, его нельзя было выпускать, нельзя было открывать капкан, потому что отец говорил, что им нужно открытое тело, что они надевают тела, как костюм, и живут в этих телах… И для этого им нужен умирающий, но еще живой, и разрез на животе. Да. Разрез на животе.

Демон обманул ее. Вызвал ее доверие и обманул. Он не собирался исцелять Алену. Он хотел освободиться от Лили, освободиться от уз – и взять себе наконец тело, в котором он сможет жить. А в теле красавицы Алены он, с его древним разумом и опытом, обретет огромную власть. И теперь Лиле предстоит самое страшное. Она должна остановить его, пока не поздно, она должна вырезать Алене сердце, отрезать ей голову и… Что говорил отец про мясо и кости? Всхлипнув, Лиля подобрала с пола нож, шагнула к столу – и тут Алена села. Открыла глаза. Нечеловеческие. Светящиеся. И никогда она не была так прекрасна, как сейчас, с сияющей гладкой кожей, с мудрой и ироничной улыбкой, и никогда не были такими грациозными и гибкими ее движения, как сейчас, когда она соскользнула со стола, перехватила руку Лили, правую, в которой шаманка сжимала нож, и одним движением выкрутила – и нож упал на пол, и боль пронзила руку до плеча, но Лиля не вскрикнула, она была скована ужасом, абсолютным, мертвящим ужасом.

Алена смотрела на нее чужими глазами.

Глазами демона.

Глазами зверя, которого глупая, глупая шаманка называла «своим зверем».

А он был просто зверь.

А он никому не мог принадлежать.

Его можно было захватить в плен, но нельзя – приручить…

И теперь – слишком поздно.

Ведь только отец знает, кто этот зверь и где он, но отец далеко!

– Дальше, чем ты думаешь, – произнесла Алена, и голос ее звучал иначе, мягче и глубже. – Твой отец. Он очень далеко. Он мертв. Бедная сиротка. Во всех сказках говорят, что нехорошо обижать сирот, но я все-таки попробую.

Лиля выставила перед собой раскрытую ладонь левой руки. Попыталась создать щит. Но чудовище, которым стала Алена, сжимало ее правую руку.

– Это может быть почти не больно, если ты согласишься меня поцеловать. Твоя жизнь просто перетечет в меня. Или это будет очень больно, если мне придется выжимать твое сердце, как плод, и твоя жизнь будет истекать криком из твоих губ. Выбирай. Мы долго были вместе, и я многим тебе обязан… Обязана. Из благодарности я предлагаю выбор. Безболезненно или больно. Но живой ты отсюда не уйдешь, шаманка.

Алена улыбнулась. У нее была чарующая улыбка. Соблазнительная. И Лиля поняла, что хотела бы, чтобы это существо ее поцеловало…

Но она была шаманкой. Она должна была сражаться. Пусть даже бой был заранее проигран – она должна была сражаться. Закрыв глаза, она воззвала ко всем своим предкам и сконцентрировала всю силу, которая еще оставалась в ней. Быть может, ей удастся снова… когда эта тварь сожмет ее сердце… превратить грудь в капкан. Приковать тварь к себе навеки. И пусть смерть. Мертвая шаманка может утащить демона прочь из этого мира. Только бы хватило сил.

– Я сильнее, – мурлыкнула Алена.

«А я приношу себя в жертву, и нет сильнее магии самопожертвования», – подумала Лиля, чувствуя, как когтистая лапа охватывает ее сердце.