Алла Лагутина - Московские джунгли

Уже был не сезон клубники, но Стасику казалось, что от грядок пахнет соблазнительной сладостью.

Он помнил, где кого хоронил, чтобы не копать в том же месте. А следующую придется положить в том месте, где у бабушки росли тюльпаны…

Жену адвоката он закопал в конце августа. На осенне-зимний период стоило сделать перерыв. Выслеживать легче, но слои одежды усложняют нападение.

Однако сердцу не прикажешь. Следующая была актрисой. Мама смотрела сериал. Стасик любил просто посидеть рядом с мамой, а иногда в сериалах попадались красотки, о которых можно было мечтать, и даже искать журналы с их фото… Почему-то фото в интернете его не заводили, и даже цветные распечатки. Ему нужен был запах журнала. Потому что так он когда-то начинал: с журналами. И этот запах ассоциировался у него с прелюдией, так же, как огромный алый цветок, расплескивающий свои лепестки, – с умопомрачительным финалом! Стасик смотрел сериал и увидел ее. Через месяц он понял, что должен ее получить.

Но на этот раз все было иначе.

Стасик хотел, очень хотел оказаться для нее не просто незнакомцем, который отправит ее в темноту, а быть для нее кем-то…

Он рискнул ухаживать за ней.

Не так, как ухаживали другие мужчины за своими женщинами.

Он ухаживал, чтобы показать, что ей не спастись. Что он уже часть ее жизни. Что ей же будет лучше, если она сделает даже не шаг навстречу, а просто обернется в его сторону. И склонится перед его силой. Как и положено женщине склониться перед мужчиной.

Ухаживание превратилось в восхитительную игру. Стасик наслаждался, пока не обнаружил, что за ним самим следят. Сначала он запаниковал, даже подумал оставить эти игры, и актрису оставить в покое, найти другую, только потом, когда за ним не будут следить. Он старательно притворялся законопослушным мирным гражданином, любимым сыном пожилой мамочки, который сопровождает ее на спектакли и на концерты. Он снова начал ходить к психотерапевту, к которому мама его когда-то уговорила сходить, и рассказывал врачу, что очень мучается из-за того, что не работает, но работать не может, потому что мучительно стеснителен. Что он пытался работать в библиотеке, пытался работать в букинистическом магазине, но нигде не выдержал, везде было слишком много людей… Он целых две недели притворялся идеальным. Он даже мастурбировать перестал, потому что ему казалось, что за ним следят даже в его доме.

А потом его разбудил ночью голос.

«Я помогу тебе», – произнес голос, а потом объяснил, что Стасику не стоит волноваться. Что он, обладатель голоса, уже выжрал сердце и вытянул живое тепло из детектива, которого наняла актриса, что мертвеца начисто обобрали бомжи, а голое тело сбросили в реку, и если его даже найдут – вскрытие покажет смерть от естественных причин, на нем нет ран, в легких нет воды. Просто он, обладатель голоса, сомкнул когти на сердце детектива и, когда тот закричал, выпил его жизнь вместе с криком.

Теперь Стасик может взять актрису.

Он, тот, кто говорил в ночи, поднимет буран, и никто не увидит, как Стасик ее заберет. Стасик может сделать с ней все что угодно, но нельзя вскрывать ее тело, пока он не получит разрешение от голоса. Пока голос не скажет: «Режь!» Но и тогда резать надо медленно. И разрез должен быть не длинный.

«В этот раз цветок не раскроется полностью, ты увидишь лишь два лепестка, но за это ты получишь награду: впредь ты сможешь охотиться на них вместе со мной и никто никогда тебя не остановит», – мягко вещал голос, и Стасик верил ему, потому что ему нельзя было не верить. Это был мужчина. Сильный мужчина. Сильнее, чем Стасик. Мужчина, перед которым женщины наверняка склонялись, как перед истинным своим хозяином.

Стасик сам готов был признать этого мужчину своим хозяином. Но тот приказал ему лишь одно: не резать раньше, чем прозвучит команда. Не делать разрез длинным.

Большинство москвичей снег не любят. Это всегда казалось Алене удивительным. Нет, она прекрасно понимала – пробки, проблема с парковкой, соль, которая за сезон съедает дизайнерские сапоги, красный нос… Но у нее самой снегопады с самого детства ассоциировались со счастьем. Пожалуй, это были ее единственные счастливые детские воспоминания – когда она выбегала на улицу под снегопад. Ах, какие снегопады случались в ее родном городке! Как будто бы сам бог порвал в небесах огромную подушку, наполненную тончайшим пухом. Снежинки были крупными и пушистыми, они тыкались в лицо, как крошечные щенки. В считаные минуты угрюмый серый город преображался. Снег его отмывал и облагораживал. Все становилось белым-бело, на каждой крыше вырастал огромный снежный колпак. Вдали белели сопки, небо казалось таким низким, словно вот-вот на плечи упадет – и это последние минуты легкости перед тем, как все вокруг станут атлантами. Алена танцевала под этим снегом, кружилась, визжала, ловила снежинки открытым ртом. Мать только пальцем у виска вертела. Чужое веселье ее раздражало. Но Алене было все равно. Это было ее время, ее счастье.

Она давным-давно переехала в Москву. Здесь тоже порой случались снегопады – не такие сказочные и затяжные, как там. Но все-таки падающие с неба снежинки будили то ощущение невыразимого чистого счастья. И уже взрослая Алена бросала все дела и выбегала на улицу – покружиться. Большинство москвичей как будто бы брезговали такими вот наивными впечатлениями, не котировали их. Сторонились Алениной радости.

В этом году первый снегопад случился рано. Алена находилась дома одна – Павел Сергеевич задержался на переговорах. На завтрашнее утро у нее была назначена съемка для одной телепередачи. Алена уже успела переодеться в пижаму, выпить таблетку мелатонина и нанести густой слой жирного крема на лицо. Она собиралась проснуться сияющей и свежей. Ее возраст и безупречная красота позволяли ей и более легкомысленно относиться к режиму, но Алена считала его соблюдение показателем профессионализма. Быть профессионалом ей нравилось. Ей многие модели говорили – мол, ну у тебя и сила воли. Это Алене льстило.

Но увидев снег, она не смогла удержаться. Режим режимом, но танцевать под первым снегопадом – это святое. Отказаться от такого наслаждения – как будто бы детство собственное предать. Поэтому Алена сунула босые ноги в угги, кое-как намотала пышный кашемировый шарф, прямо на пижаму надела похожий на объемное одеяло пуховик и выбежала во двор.

Морозец был мягким, приятно пощипывающим разгоряченное после душа лицо. Алена взвизгнула, растопырила руки и начала кружиться. Во дворе никого не было – слишком поздний час. Мимо прошла какая-то женщина с крошечной дрожащей собачкой на поводке – и отшатнулась от Алены, словно от пьяной. Это девушку еще больше развеселило.