Алла Лагутина - Московские джунгли

– Щедрый улов, дочка. Праматерь-олениха танцует от счастья: многие вернутся в этот мир, много детей, много радости. Не все, кого отнял Железное Сердце, но многие. Ты исправляешь зло, вплетаешь нити, вырванные из ткани мира. Ты мое оправдание. Я потерял Олью и обманул своих людей, но я спас тебя – и теперь ты штопаешь разорванную ткань мира, ты наводишь порядок. Нельзя идти вперед, осваивать новое, если не исправлено старое, а уже двести с лишним лет никто не исправлял…

– Он рядом, – прошелестела Лиля.

– Я знаю. Я чувствую. И я… Я боюсь.

Лиля закрыла глаза: веки были невыносимо тяжелыми. В висках гудело. Она чувствовала себя так, будто ее скрутил тяжелейший грипп.

Она засыпала и просыпалась, и всегда рядом был отец. Он поил ее своими отварами. Он помогал ей вставать и добираться до туалета. Казалось, он вовсе не спал. Впрочем, Лиля не знала, сколько прошло времени, пока она то впадала в беспамятство, то выныривала.

Наконец, проснувшись, она почувствовала, что болезнь отпустила ее. Она больше не плавилась в жару и не сотряслась от озноба. Ей было тепло, уютно, спокойно. Она привычно гладила левой рукой пышную шерсть незримого, лежащего рядом. Улыбнулась отцу. И увидела боль в его взоре, прежде казавшемся ей таинственным и непроницаемым.

– Дебден, я боюсь его, потому что не знаю, как ты его подчинила и что будет дальше, – признался отец. – Я слышал легенды, но они доходили до меня через толщу времени и могли исказиться. Легенды о шаманах, не изгонявших из мира, но подчинявших себе злых духов.

– Мне кажется, он хочет все исправить. Всех вернуть. Стать легче и нырнуть в Реку Человеческих Душ не как демон, а как человек. Остудить свою ярость в ее водах. Отдохнуть от своей долгой жизни.

– Это было бы величайшей победой, Дебден. Величайшей. Но мог ли раскаяться Железное Сердце, лишь испив твоей крови?

– Быть может, он не раскаялся, а просто устал?

– Не знаю. Я мало знаю о нем. И я старался всегда не думать о самом страшном…

– О чем? Что – самое страшное?

– Если он не просто выпивает жизнь жертвенных детей, а входит в их тела, натягивает их на себя, как одежду, и проживает в их облике жизнь, полную греха и жестокости. Ведь время от времени появляются такие люди (и мужчины, и женщины), которые причиняют всем окружающим только боль. А душевная боль для демона – лакомство более утонченное, чем боль телесная. Телесная боль груба и быстро насыщает. Как горячая и жирная похлебка с мясом. Душевная боль опьяняет и дает им радость, как…

– Как огненная вода?

– Нет. Огненная вода притупляет разум. Как драгоценные вина, которых наш народ не знает. Как мягко опьяняющие вина из теплых и щедрых земель. Вот что такое для демона душевная боль.

– Но он не вошел в мое тело, когда ты открыл его…

– Я был готов к тому, что он войдет. И тогда мне придется убить тебя. Вырезать твое сердце, и отрезать твою голову, и сжечь их в костре, а тело разделить по суставам, мясо и потроха отдать лесу, а кости сложить в мешок и повесить на дерево, – ровно, певуче произнес отец, словно с каждым проговариваемым словом он отдавал, отпускал какой-то из своих страхов: убить дочь, вырезать сердце, отрезать голову…

– Я тоже… Я была готова. Но он не вошел!

– Потому что ты оказалась сильнее и твое тело сомкнулось, как капкан, захватив частицу его призрачного существа. И теперь он следует за тобой.

– Он помог мне там, на Реке… Помог возвращать души.

– Быть может, соединение с тобой показало ему иной путь. И радость, которую можно получить, уходя не во мрак, а к свету?

– Я дальше буду вести его к свету. Я чувствую в себе силу, – сказала Лиля.

И она правда это чувствовала.

Силу.

Следующая любовь Стасика была фотомоделью. Не звездой, но очень красивой девочкой. Он собрал о ней целое досье. Он следил за ней. Когда он понял, что она заметила слежку, – похитил. С ней было сложнее, она ездила на машине. Оставляла машину на стоянке и до дома шла по освещенной улице. Но иногда она возвращалась очень поздно.

Он решился повторить трюк с букетом. Только теперь розы были пурпурные, почти черные, потому что модель была не просто смуглой, а с малой толикой негритянской крови, что придавало ее фигуре и походке особую дикую грацию. Цветы должны были соответствовать ее типажу.

Модель взглянула на него с недоверием, нахмурилась. Но у него был такой безобидный вид, Стасик знал, что напоминает улыбчивого плюшевого мишку, что похож на хоббита Сэма из фильма «Властелин колец», только рост у него не хоббитский, а повыше все-таки. Но добродушное лицо и наивные голубые глаза – удачная маска, дарованная ему природой! – снова сделали свое дело. Вместе с огромным букетом, который ей пришлось взять обеими руками.

Модель не удалось прижать к себе, хорошо еще, шприц был маленький, специальный, и вводить снотворное удавалось очень быстро, и все же она успела вырваться, бросить букет, сделать несколько шагов в попытке убежать, она даже крикнула, вернее – каркнула, из последних сил, уже падая… Идиотка, ободрала щеку об асфальт, испортила красоту. Но оставалось еще тело, великолепное, прекрасное тело, и он вколол миорелаксант, и проделал все то же, что с девчонкой из соседнего дома: тупик, наркоз в вену, багажник, дача, бильярдный стол… Только теперь, наслаждаясь смуглым, божественно вылепленным телом, Стасик ждал, как десерта, того мгновения, когда он раскроет ее. Он даже не смог дотерпеть до момента, когда она начнет просыпаться. Он раскрыл ее раньше.

Третья была победительницей конкурса красоты. Конкурс был два года назад. Стасик тогда от нее с ума сходил, и она была одной из тех, кого он просто не мог забыть. Она была кареглазая шатенка с золотистой кожей, с точеными чертами лица, с ослепительной улыбкой, пожалуй, слишком худощава и мускулиста для идеала, но все же очень соблазнительна. Девушка поступила в институт и не собиралась связывать жизнь ни с модельным, ни с кинобизнесом. Вышла замуж за какого-то адвоката. Не миллионера, но при хороших деньгах. К тому же моложавого, стройного и – увы, Стасик вынужден был это признать – красивого. Они были очень красивой парой, эти супруги.

Она досталась Стасику легко: из-за своей привычки бегать рано утром в соседнем парке. Обошлось без цветов: желтые розы ждали ее в машине. Стасик остановил ее, сказал, что тоже бегал и заблудился, спросил, в какую сторону бежать к метро. Он прекрасно знал в какую и надеялся, что она повернется, объясняя, и она повернулась, и он всадил ей шприц в бок, доступное и мягкое место, она побежала, он ожидал этого, но в парке в этот час было мало людей, а во время бега лекарство действовало быстрее, она упала через восемь, ровно восемь шагов. Стасик ввел миорелаксант. Снотворное в вену. Дотащил до машины, рискуя, конечно, ведь было светло, а машину он поставил на краю леса, где, вообще-то, нельзя… Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. И ему опять повезло: его никто не видел.