Денис Драгунский - Соседская девочка

– А я? – спросила Вера у мамы.

– И ты! – сказала мама.

Они жили без папы уже много лет. В точно такой же квартире, что Соседская Девочка со своими родителями. Им было даже лучше – три комнаты на двоих: мамина, Верина и гостиная, а у тех – гостиная, спальня и детская. Тоже неплохо, но чуточку теснее. Хотя, конечно, они жили интереснее. К ним часто приходили гости, тоже известные люди, которых Вера с мамой видели по телевизору. Иногда приходили иностранцы. Однажды Вера поднималась с ними в лифте: мама Соседской Девочки разговаривала по-французски с какой-то теткой в холщовых брюках и кедах.

Вера завидовала Соседской Девочке, хотя они слегка дружили. И вот теперь, значит, она пойдет в эту знаменитую тридцать первую школу, в самом центре Москвы, а Вера – по району. В обыкновенную.

– А как же я? – спросила Вера и заплакала.

– И ты тоже! – грозно сказала мама.

Они жили без папы, но папа у них был, хотя не появлялся. Он присылал подарки и деньги передавал, как позже узнала Вера. Папа – это были тяжелые картонные коробки, которые приносил и громко ставил на пол в прихожей дяденька-шофер. В этих коробках была разная вкусная еда, которой в магазинах не было. Например, импортная ветчина в жестяных банках. Мама позвонила папе. Был апрель, уже прошли все сроки, когда детей записывали в школу. Но ничего. Папа проникся важностью момента. Назавтра во двор школы пришли рабочие с отбойными молотками, стали вскрывать асфальт и отключили школу от электричества: авария на соседнем участке. После отчаянных блужданий по коридорам районной власти директор дозвонился до начальника ремонтного треста – который совершенно случайно оказался Вериным папой. Он пообещал ускорить работу, но тут есть одна очень способная, очень хорошая девочка… Конечно, Вера всё это узнала потом, в десятом классе.

– Значит, я попала в тридцать первую школу по блату? – спросила Вера у мамы.

– Да, – ответила мама, – и она тоже! – и показала вдоль коридора, туда, где через лестничную клетку была квартира Соседской Девочки. Вера согласилась. Но подумала, что у Соседской Девочки был более изящный блат, и это было обидно.

Наверное, Вера ей очень сильно завидовала. Поэтому после школы сразу забыла, как ее зовут. Никак не могла вспомнить, хотя они встречались много раз – во дворе, в троллейбусе, и даже один раз на каком-то фуршете. Настоящее вытеснение , и Вера это понимала, она была грамотным психологом, хотя сейчас работала консультантом в салоне красоты. Точно, вытеснение. Соседская Девочка, и всё. Вера ее в уме называла двумя буквами – Эс Дэ. Стелла-Даниэлла. Саша-Даша. Или Сара-Диляра, на казахский манер. Не путать с Саррой-Двойрой. Хотя и так тоже, иногда. А в те редкие разы, когда они встречались, Вера как-то изворачивалась, чтобы обойтись без имени.

Кстати, обратно из школы можно было вернуться, не переходя на другую сторону. Можно было, конечно, и перейти, но лучше прямо тут же сесть на троллейбус, только не на первый, а на двенадцатый или двадцатый. Выехать на Манежную, которая тогда еще была прекрасна своей ослепительной ампирной пустотой, повернуть направо – тогда еще там было двустороннее движение, – объехать старый Университет, повернуть на Герцена и через улицу Огарева, ныне Газетный переулок, мимо Телеграфа выехать на улицу Горького и налево, вверх, – следующая остановка «Советская площадь» – около книжного магазина «Москва», который тогда еще по старинке называли «сотым», «соткой», потому что когда-то это был «книжный магазин № 100».

А дальше обратно к дому – «Пушкинская», «Глазная» и так далее, до «Гостиницы “Советской”». Бывший «Яр». Эрихсон-Штеллер-Ловейко, как уже было сказано. А напротив, на Вериной стороне, – знаменитый «Ажурный дом» Андрея Бурова, в пятидесятые годы построен, хоть и панельный, но – до начала борьбы с архитектурными излишествами. Бетонные кружева и серо-белый узор на глухих плитах, а справа от него – вход на Беговую аллею, которая вела на ипподром. Когда-то там были чугунные решетчатые ворота, Вера видела на старых фотографиях. Но постаменты с конями остались, и дата на постаментах – MDCCCXCIX – то есть 1899 год. Ипподром в пятидесятые годы перестроил Жолтовский, эпигонство и эклектика, но все равно красиво и мощно. А потом какой-то ужасный человек – «Знать бы, кто! Сама бы голову оторвала!» – возмущалась повзрослевшая Вера, – какой-то идиот, болван, архитектурный убийца поставил тупую кирпичную девятиэтажку как раз позади колоннады, в ее проекции, так что роскошная колесница – которая должна быть на фоне неба! – получилась на фоне стандартного строения семидесятых. Всё испорчено.

Но нет, не всё. Вернее, так – испорчено, но все-таки не окончательно. Еще есть надежда, что восстановят конюшни Манташева, справа от «Ажурного дома», если смотреть, встав спиной к проспекту. Роскошное, в стиле барокко, то есть тоже эпигонско-эклектичное, сооружение. Строили братья Веснины, закончено в 1916 году. Подражание XVII веку. Хотя, наверное, не Веснины виноваты, а миллионер Леон Манташев. Там на гербе его инициалы. Любой каприз за ваши деньги. Тем более что подальше, левее, на Скаковой улице, стоит Жокейский клуб, тех же Весниных, тоже чистейшее эпигонство, но в этаком русско-помещичьем стиле. Желание заказчика – закон. А впереди, на Скаковой аллее, пожалуйста, не путайте со Скаковой улицей и Беговой аллеей, – дом Скакового общества, 1903 год, первая постройка Жолтовского. «Определившая его творческий метод, – неодобрительно думала Вера. – Подражательность как принцип». Но, с другой-то стороны, дом очень красивый. С прекрасными интерьерами, если судить по старым снимкам. Тоже бесхозный, кажется. Совсем разваливается.

Когда Вера рассказывала об этом Сереже и показывала ему фотографии – у нее целый альбом был в компьютере, – он кивал, говорил «ага, здорово, очень интересно», но она видела, что на самом деле ему не интересно ни капельки. Даже, может быть, противно. Почему? Ведь Вера всегда его расспрашивала о работе, о делах, клиентах, судах, и даже о разных высоких материях вроде психологии права, и вообще о Праве с большой буквы, в отличие от закона с маленькой, – и Сережа отвечал охотно и подробно, а вот ей никаких вопросов о ее работе не задавал. Ни про ее клиенток, женщин, мечтающих о высокой груди, гладкой коже и носике без горбинки, ни про Фрейда или Выготского, хотя она про них тоже могла поговорить. И уж тем более про Жолтовского и Бурова. Наоборот! Однажды он даже разозлился:

– Почему у тебя глаза горят, только когда ты смотришь на неживые камни? – она как раз перекачивала новые картинки к себе в альбом с сайта «Старая Москва».

– Это не камни, – отшутилась Вера. – Это деревянные домики на Скаковой улице.