Том Бойл - Если бы рекою стало виски

Если бы рекою стало виски

Томас Корагессан Бойл

If The River Was Whiskey

Вода вызывала у него учащенное сердцебиение, поднимала ему пульс, она отбирала тепло у тела и закачивала его в мозг. Под водой он любовался увеличенным через блестящую линзу подводной маски зрелищем серебристых рыбных косяков в зарослях водорослей и наслаждался тишиной, нарушаемой лишь далеким ритмичным жужжанием навесного лодочного мотора. А над поверхностью воды в ярких лучах солнца сверкал белизною далёкий парусник, у берега ветхий пирс со столь же ветхой весельной лодкой и его мать в своем шезлонге, а позади неё бескрайняя зеленая даль внешнего мира.

Он вынырнул из воды словно дельфин, выдув струю воды из своей трубки, и поплыл обратно к пирсу. Озеро шло вместе с ним, мелькали лишь две костлявые кисти рук и клиновидная стопа одной ноги, и наконец мощный всплеск при выбросе его тела плашмя на пирс как если бы что-то выбросило прибоем во время шторма. И тут же, без малейшей паузы, чтобы хотя бы взять полотенце, он хватает свой спиннинг и серебристая блесна с треском взлетела над водной гладью, вонзившись в неё точно в той темной зоне, которую он зафиксировал в своей памяти. На звук всплеска его мать подняла глаза: — Тилер, — крикнула она ему, — пойди возьми полотенце.

С дрожью в плечах он ёжился, пританцовывал, но не сводил глаз с вершинки спиннинга. Дергая его поддразнивающе, он сматывал леску прерывистыми аккуратными рывками, которые должны вывести огромную рыбину из себя. Или, по крайней мере, он читал, что так должно быть.

— Ты слышишь меня, Тилден?

— Я видел щуку, — ответил он. – Здоровенную. Наверное, на пол метра! — Порожняя наживка вышла из воды. Резким движением кисти он забросил её обратно в воду. Не прекращая вращать катушку, он быстро бросил голову, чтобы утереть нос о свое мокрое плечо. Теперь уже, начав ощущать жжение солнца на своей спине, он стал представлять себе рыбовидную блесну в воде, такую вертлявую, аппетитную и неотразимую, в ожидании натяжения лески от рывка рыбы.

***

Веранда пахла сосной — старой сосной, сухой и мертвой — и это раздражало его. Вообще-то его раздражало всё, особенно эта их поездка на отдых. Отдых? И смех, и грех: отдых от чего?

Он налил себе полный стопарь водки с газировкой из пластикового полуторалитрового бутыля. До обеда еще далеко, немытая посуда после завтрака кисла в мойке, а жена, Кэролайн, с сыном, Тилером, спустились к озеру. Ему не было видно их из-за частокола деревьев, но он слышал отзвуки их голосов на фоне шелеста листвы и причитаний птиц. Он напряженно восседал на скрипучем плетеном кресле, устремив взгляд в пустоту. Жара его не очень-то беспокоила, но чувствовал он себя так, словно его выпотрошили и высушили, словно кто-то взял синельную проволоку и пропустил её по его венам. Да, головная боль также мучила его, но от этого спасала водка. После первого стопарика, он обычно пропускал второй, а затем мог закусить жареным швейцарским сервелатом со ржаным хлебом, после чего начинал снова чувствовать себя человеком.

***

Отец беседовал с мужчиной, а мать — с женщиной. С того момента, как они встретились в баре, они уже пропустили около двадцати стопариков и отец уже был в той кондиции, когда его сносило в его любимые: "если бы" да "кабы" да "в те давние времена, когда", а его собеседник с плешью на макушке, жидкой бородёнкой и длинными сальными как и у отца космами пытался вернуть беседу к теме поставки стройматериалов. Женщина, вся грудь которой была усыпана веснушками, наклонилась вперед в своем открытом летнем платье и рассказывала матери скандальные сплетни о людях, о которых та никогда не слыхала. Тилер выпил всю кока-колу и съел все пивные орешки, которые успел схватить. Он наблюдал за тем, как над баром мерцает световая вывеска Пабст-Блу-Риббон и за тем, как снуют туда-сюда веснушки женщины в ложбинке между её грудями. Снаружи было уже темно и от озера тянуло прохладной душистой свежестью.

— Ну да, — говорил отец, — это была группа «To the Bone Band». Я играл там на ритм-гитаре и выключал вокалы с Дилли Ричардсом ...

Его собеседник никогда не слыхал о Дилли Ричардсе.

— Ну это черный чувак, который играл в группе «Taj Mahal», не слыхали?

Тот никогда не слыхал о группе «Taj Mahal».

— Так вот, — продолжил отец, — мы бацали все эти крутые вещи, написанные такими ребятами как Muddy, Howlin' Wolf, Luther Allison ...

— Да не была она замужем, — сказала мать собеседнице.

Та опрокинула свой стопарик и кивнула головой, да так, что лиф её платья съехал набекрень. Пялившийся на нее Тилер, почувствовал, как туго стягивается кожа у него на плечах и шее, в местах, где он обгорел на солнце в свой первый день здесь. На нем не было нижнего белья — только одни шорты. Он на всякий случай отвел взгляд в сторону.

— Три аборта, двое детей, — сказала собеседница матери. – И от кого родила младшего, понятия не имеет.

— Гипсокартон ни к черту не годится, — убеждал отца его собеседник.

— Тогда, может, вагонкой обшить? – предложил отец.

Потемнев от гнева, его собеседник рубанул воздух ладонью, — Даже не смейте мне говорить о вагонке.

***

По утрам, пока его родители еще спали, а на озере не было волнения, он отправлялся на лодке к тростниковой затоке на дальней стороне озера, где водилась крупная щука. Конечно же, ему не было точно известно, что щука обитала в этой точке, но если она вообще была в этом озере, то только здесь. Это место казалось ему каким-то загадочным, кишащим рыбой — мрачные очертания топляка, проглядывающие из темной воды под лодкой, туман, поднимающийся словно пар так, будто на дне кипятилась голодная бездушноокая щука-убийца, челюсти которой одним щелчком способны перекусить леску из моноволокна или целиком заглотить утёнка. Да и потом, Джо Мэточик, старик, живущий в соседнем домике и умеющий приручать жаб поглаживанием их брюшек, сказал ему, что если уж ему нужны щуки, то он найдёт их именно здесь.

Поскольку ранним утром бывало холодновато, то поверх футболки и шорт он надевал еще толстый домовязанный свитер, иногда опуская его отложной нижний край как юбку, чтобы согреть бедра. Он брал с собой яблоко или ломоть ржаного хлеба с арахисовым маслом. Ну и конечно же, по настоянию матери — оранжевый спасательный жилет.

Отплывая от пирса, он всегда надевал спасательный жилет, во-первых для проформы, а во— вторых, из-за утепления, которым он снабжал его на сыром утреннем воздухе. Однако поскольку когда, прибыв на место, он в шатком корпусе лодки вставал на ноги, чтобы закинуть свою блесну фирмы Хула-Поппер или Абу-Релфекс, жилет мешал его движениям, то он снимал его. Позже, когда солнце прогревало его и он не нуждался в свитере, он складывал его на скамье рядом с собой, а иногда, если было очень жарко, он даже сбрасывал футболку с шортами. Увидеть его в этой затоке никто не мог и от ощущения свободы быть под утренним солнцем в чем мать родила его дыхание учащалось.