Том Бойл - Грязь-озеро [Greasy Lake ru]

Гризи-лейк / Грязь-озеро

Томас Корагессан Бойл

Greasy Lake

«Оно (озеро) будет где-то через милю, на тёмной стороне Трассы №88.

Брюс Спрингстин.

То было время, когда вежливость и приличные манеры вышли из моды, когда считалось, что вести себя гадко — это классно, когда цинизм возводился в ранг хорошего тона. Все мы тогда были круты. Мы носили потёртые кожанки, бродили повсюду с зубочистками во ртах, нюхали клей, ацетон и ту дрянь, которую нам втюхивали как кокаин. Когда мы с визгом вылетали на улицу в родительских универсалах, позади нас на асфальте оставались резиновые полосы длиною в пол квартала. Мы бухали джин с виноградным соком, пиво Танго, Тандербёрд и Бали-Хаи. Нам было по девятнадцать и мы считали себя крутыми. Начитавшись книг Андрэ Жида, мы изощрённо паясничали, давая понять окружающим, что нам на всё насрать. По ночам мы отправлялись на Грязь-озеро.

Через центр города, по Полосе (главной торговой улице), мимо жилкомплексов и гипермаркетов, — свет уличных фонарей, меркнущий перед мощью узкого излучения автофар, деревья, сгрудившиеся у асфальта сплошною черною стеною — таков был путь к Грязь-озеру. Когда-то индейцы, впечатленные прозрачностью его воды, нарекли это озеро Вакан (Великое Чудо). Ныне же вода в нём мутна и зловонна, глинистые берега, блещущие осколками стекла, усыпаны пивными банками и обугленными головешками костров. В полумиле от берега расположен единственный его голый островок, который избавлен от растительности так, словно его подвергли бомбёжке военно-воздушные силы. Ездили мы на это озеро потому же, почему туда ездили и все — нам хотелось уловить в воздухе острый запах возможности, хотелось поглядеть, как какая-то девчонка разденется и войдет в затхлую темную воду, попить пива, покурить травку, повыть на звезды, ощутить невыносимо оглушительный рев рок-музыки на фоне первобытной какофонии лягушек и сверчков. Таков был зов природы.

Однажды поздней ночью я оказался на Грязь-озере в компании ещё двух, столь же крутых типов, как я. Дигби, носивший на ухе золотую звезду, разрешил своему отцу оплатить ему учебу в Корнеллском университете, а Джефф подумывал о том, чтобы бросить школу и стать художником / музыкантом / хозяином магазина наркоманских аксессуаров. Оба они были знатоками светских манер и никогда в карман не лезли за острым словцом. Они также умели гонять на форде с дохлыми амортизаторами по ухабистому и колеистому асфальту со скоростью полторы сотни км/ч и при этом еще скручивать косячок, по плотности не уступающий карамельному батончику "Тутси-ролл-поп". Они умели, прислонившись к батарее грохочущих динамиков, "завести" братву не хуже настоящих профи. Они могли кататься по танцполу так, словно у них были не суставы, а подшипники. Они были ушлыми и борзыми, они являлиь в своих зеркальных шорах и к завтраку, и ужину, а так же в душ, в кладовку и подвал. Короче, они были крутыми.

Я был за рулём, Дигби, барабаня по торпедо, горланил под Toots the Maytals, а Джефф, высунув голову из окна, поливал блевотами боковину Шевроле-Белэра моей мамаши. Шёл третий вечер наших летних каникул — самое начало июня, воздух нежен как шёлк. В первые два вчера мы гуляли до рассвета в поисках чего-то эдакого, чего никак не могли найти. В этот третий вечер мы прочесали Полосу шестьдесят семь раз, засветились в каждом известном нам баре или клубе в радиусе двадцати миль, дважды останавливались, чтобы взять цыплят в ведерке и гамбургеры по сорок центов, потом поспорили о том, стоит ли поехать на пати к какой-то знакомой девчонке сестры Джеффа, затем перевели пару десятков сырых яиц, кидаясь ими по почтовым ящикам и автостоперам. Было уже два ночи, бары закрывались. Нам ничего не оставалось, кроме как взять бутылку джина с лимонным вкусом и рвануть на Грязь-озеро.

Когда мы свернули на грунтовую стоянку, щедро устланную кустами сорняка и рытвинами, перед нами мигнули задние габариты единственной здесь легковухи — шевроле 57-го года, голубой металлик, в идеальном состоянии. На дальнем краю стоянки, словно экзоскелет какого-то тощего хромированного насекомого, стоял, опершись на подножку, мотоцикл. Казалось бы, это было самое то для острых ощущений — какой-то тупой байкер-торчок и еще какой-то фанат ретро-тачек привезли сюда своих тёлок на перепихон. Не знаю, чего мы искали, только найти это на Грязь-озере нам было не дано. Точно, не этой ночью.

Тут вдруг Дигби вцепился в руль, — Эй, это ж тачка Тони Ловета! Тормози! — заорал он, принудив меня ударить по тормозам, после чего наш Белэр замер в каких-то миллиметрах перед блестящим задним бампером припаркованного Шевроле. Хохоча, Дигби навалился на кнопку звукового сигнала и потребовал, чтобы я врубил передние фары на полную мощь. Мы хотели приколоться, просто развести его. Тони должен был отведать досрочного прерывания полового акта и ожидания разборки с грозными патрульными копами с фонариками. Мы побибикали, помигали фарами, после чего выскочили из машины и прижались мордами к окнам Шевроле якобы Тони, поскольку максимум, на что мы рассчитывали, это заценить буфера какой-то цыпочки, ну а затем мы бы побратались с зардевшимся, немного обломанным Тони и ринулись бы дальше к новым высотам авантюр и приключений.

Первым моим проколом, вызвавшим всю лавину дальнейших обломов, было то, что я потерял ключи от машины. В пылу ажиотажа, выскакивая из своей тачки с бутылкой джина в одной руке и пинцетом для курения дури — в другой, я уронил ключи в траву — черную густую таинственную ночную траву Грязь-озера. Эта моя ошибка была тактической и по своим последствиям она будет не менее трагичной и непоправимой, чем решение Уэстморленда окопаться при Хэ-Сане. О том, что так и будет, интуиция сообщала мне резким биением в висках. Застыв у открытой двери машины, я нерешительно вглядывался во мрак, укутавший мне ноги.

Вторым проколом, неразрывно связанным с первым, был наш вывод о том, что тот Шевроле принадлежит Тони Ловету. Вообще-то, подмечать то, что и голубой металлик этого Шевроле гораздо светлее зеленовато-синего цвета тачки Тони, и что у него не было задних динамиков, я начал ещё до того, как этот очень крутой чувак в грязных джинсах и байкерских башмаках выскочил из водительской двери. Судя по выражениям лиц Дигби и Джеффа, они и сами уже потихоньку подбирались к тому же закономерному и неприятному выводу, что и я.

Что бы там ни было, но ясно было одно: этот крутой грязный чувак — пацан "конкретный" и никаких дискуссий с ним не будет. Первый же могучий каратистский удар его башмака с металлическим подноском, угодив мне в подбородок, сломал мне любимый зуб и швырнул меня навзничь в грязь. Как безумный я, встав на одно колено, стал шарить в жёсткой искромсанной траве в поисках ключей, мой мозг по-черепашьи медленно, пытался связать лыко, понимая, что все пошло наперекосяк, что я в беде и что только утерянный ключ зажигания станет моим спасением, моей, так сказать, чашей Грааля. Три-четыре последующих его пинка угодили главным образом в мою правую ягодицу и твердый участок кости у основания моей спины.