Сусана Фортес - В ожидании Роберта Капы [litres]

– А иногда ты мне совсем не нравишься. Ну вот нисколько, – сказал он, прикуривая.

– Когда, например?

– Когда толкаешь странные немецко-польско-еврейские речи, или кто ты там есть, и делаешься такой торжественной, что аж страшно, и у тебя появляется вот эта морщинка между бровей, а лицо вытягивается так, что ты начинаешь смахивать на Кьеркегора.

– Такая страхолюдина?

– Хуже чем страхолюдина, просто чудище носатое, – сказал он, беря ее голову в ладони, наклоняясь над ней, чувствуя, что член опять напрягся, и раздвигая ей бедра, чтобы снова в нее проникнуть, прерывисто дыша и обхватывая ее руками, облизывая ей подбородок, выступающую ключицу, ребра, одно за другим. – Но я знаю секрет, как сделать тебя снова красавицей, как принцессу из сказки. – Он медленно опустился на ее впалый живот, на кудрявый горячий лобок, трепещущий, как раненое сердце, под сенью пушистых волосков. Раздвинул ей ноги еще чуть-чуть, погладил щиколотки, мягкую изнанку бедер, оставляя на теле след слюны, продвигаясь все выше и выше, и, наконец, осторожно раздвинул ее лоно и впился в него ртом, медленно и страстно, как будто целовал ее в губы, отрываясь только затем, чтобы набрать воздуха или снять волосок с губы, нежный и серьезный, с мокрым от пота лицом, а она тихонько подталкивала его голову ниже, не сдаваясь и не стыдясь, и все начиналось сначала. Прерывающееся дыхание, солнце в щелях жалюзи, ощущение, будто вот-вот куда-то рухнешь, и, пока Герда впивалась в его спину и проваливалась в забытье наслаждения, ей вдруг подумалось, что это и в самом деле не может длиться долго.

Но она не почувствовала ни сожаления, ни страха. Только странную грусть, как будто именно с этого мгновения ей стало не так важно, что она может умереть.

Темная комната. Топографическая карта. Раскрытая дорожная сумка. Две камеры на тумбочке. Время от времени – вспышки от взрывов в горах Гвадаррамы.

Капа курил, высунувшись в окно, нарушая распоряжения командования. Без электричества Мадрид ослеп.

Два месяца спустя он вспомнит об этой сигарете, когда из оранжевых вспышек где-то на горизонте война превратится в свинцовый дождь, от которого негде укрыться. Дождь из пуль, осколков и снарядов, что рикошетят от стен: ффшшшшшбаммм, ффшшшш-баммм… Проспект Пятнадцать с половиной – так мадридцы с горьким юмором назовут Гран-виа, по самому распространенному калибру снарядов. К тому времени город превратится в изрешеченный снарядами бастион, где даже сигареты будут выдавать по карточкам, а питаться будут одной кашей и маниокой. Клац, клац, клац, клац… Легкая и элегантная чечетка Фреда Астера превратится в оглушительный треск, смешанный с воем сирен, люди будут сломя голову мчаться вниз по лестницам в убежища, а снаряды рваться прямо в здании Телефонной компании. Но пока до этого не дошло. Сейчас они оба обнаженные стояли у окна, прижавшись друг к другу, и смотрели в ночь. Герда видела, как нахмурился Капа, в последний раз затягиваясь сигаретой. Небритый, он казался еще упрямее. Не стоило большого труда угадать его мысли. Капа переживал, что до сих пор не сделал ни одной стоящей фотографии.

– Нам надо подобраться поближе, – сказал он.

– Согласна.

– У нас всего два варианта. – Он развернул перед ней карту и посветил фонариком. – Толедо или Кордова.

В Толедо мятежный генерал Москардо заперся в Алькасаре, замке-крепости, господствующем над городом, с тысячей верных солдат и с их семьями, женами и детьми. Кроме того, они взяли в заложники около ста горожан – сторонников левых. Республиканские силы уже несколько недель безрезультатно осаждали Алькасар. Это был неприступный форт. Говорили, что группа подрывников из астурийских угольных шахт роет два подкопа, чтобы заложить в них взрывчатку и проделать брешь в одной из стен.

В Кордове республиканское командование предприняло мощное наступление, чтобы отбить город у генерала Варелы. Каждый день власти сообщали об очередном продвижении. Успех был очень нужен сейчас, и возникали ложные слухи, будто республиканцам удалось уже войти в город. Герда и Капа, основательно проанализировав ситуацию, пришли к выводу, что подрывники закончат подкопы нескоро.

Решили добираться до Кордовы.

Капа еще не знал, что именно там ему предстоит сделать свою главную фотографию. Фотографию, которая его прославит, облетит обложки известнейших журналов и превратится в настоящую икону XX века. Фотографию, которая заставит его ощутить на мгновение глубокую, всепоглощающую ненависть к своей профессии, а может быть, и к самому себе, такому, каким ему с этого мгновения уже не быть, к двадцатидвухлетнему мальчишке-венгру из рабочего района Пешта.

Впереди были три долгих года гражданской войны в Испании, потом – продолжение, семь лет мирового пожара, потом – его последствия: Палестина, Корея, Индокитай… И бессчетное число ночей предстояло провести в тоске и отчаянии, облокотившись на подоконник гостиницы – неважно, в каком уголке мира. Вспоминая.

На войне всегда полно людей, чей взгляд устремлен лишь в прошлое. Потому что иногда жизнь может перекорежить до такой степени, что как хочешь, так и выкручивайся.

В тот вечер журналист Клементе Симорра, корреспондент мадридской газеты «Ла Вос», вошел в расположенный на Гран-виа бар «Чикоте», огромные окна которого были завалены мешками с землей. Один наушник торчал у Симорры в ухе, а другой – болтался под подбородком. Журналист никогда не расставался с портативным американским транзистором последней модели, полученным в подарок от корреспондента «Геральд трибьюн», отчасти из пижонства, отчасти – чтобы быть в курсе последних мировых новостей. Это был маленький черный ящичек с зеленой фосфоресцирующей шкалой.

В заведении, известном своим дизайном в стиле модерн и легендарными коктейлями, собирались ополченцы, писатели, иностранные корреспонденты, интербригадовцы в кожаных куртках с легкими сигарами в зубах и какие-то женщины, готовые составить им компанию, в ожерельях из искусственного жемчуга, старомодно напудренные. Все они столпились вокруг бывалого газетчика, ожидая его вердикта.

– Чертовы лягушатники! – сплюнул он.

Новость дня состояла в том, что французское правительство отказалось поставлять оружие Республике. От Великобритании и так никто ничего не ждал, но французы были соседями, друзьями, правительство у них тоже было сформировано Народным фронтом. У всех в памяти еще звучали слова Долорес Ибаррури, бискайки, выросшей на шахтах Соморростро, произнесенных гортанным голосом дочери и жены шахтеров на последнем митинге коммунистов на Зимнем велодроме: «Вы должны помочь испанскому народу. Сегодня – мы, завтра настанет ваш черед. Нам нужны винтовки и пушки, чтобы остановить фашизм у самой вашей границы».